Джиллиан Макаллистер - Все, что вы скажете [litres]

– Правда? Когда ты в последний раз ее видел?

– В тот же день, что и ты, – отвечает Эд со своим фирменным смешком. Он смущенно подносит руку ко рту, затем выдавливает из себя еще один смешок. – Аиша больше не приходила. И полиция прекратила свое расследование.

– Ох, – тихо вздыхаю я. – Я здесь как раз для того, чтобы… Я вернулась, чтобы…

Эд пожимает плечами, не глядя на меня.

Он никому не рассказал. Интересно, сколько информации ему пришлось скрывать? Посмотрел ли он записи с камер видеонаблюдения в офисе?

– Ты серьезно? – Он кладет ладонь на ручку двери, и я понимаю, что пора уходить. Он может хранить мою тайну, но наша дружба закончена. – Разве сейчас это имеет значение? – спрашивает он печально.

– Что ты имеешь в виду?

– Все закончилось, Джо. Ты… ты достаточно страдала. Разве нет?

– Да, но…

– Так кому теперь это поможет?

Я смотрю на свои ноги. Как будто он знает о моей книге. Она готова для выхода в свет. Я написала книгу о женщине, совершившей преступление и принявшей решение признаться, и о человеке, которого она толкнула, о том, каким он был и что любил. Книга уже готова, значит, и мне нужно быть готовой. Но не уверена, что прямо сейчас подходящее время. Решение признаться и сдаться казалось таким рациональным еще сегодня утром, но теперь я уже не уверена.

– Мне жаль. Жаль, что все так обернулось, – говорит Эд и открывает дверь с громким щелчком.

Смотрю на него в последний, раз.

Я убийца. Он вынужден жить с моей тайной. Интересно, сидит ли у него на груди животное?

– Мне тоже, – отвечаю я и поворачиваюсь, чтобы уйти. И сейчас нет ни чувства вины, ни стыда, ни паранойи или паники, а только печаль. Мне грустно, что все это произошло по моей вине.

На мгновение я опускаю голову. Пальцы Эда касаются моего запястья так легко, как будто это ветер. На секунду я чувствую, что слон на моей груди немного полегчал. Кладу свою руку на его, и мы сплетаем пальцы. А потом, не поднимая глаз, я отворачиваюсь и ухожу.

В документах о разводе актуальным адресом Рубена значится наша старая квартира, и я направляюсь туда. Не знаю, как он может позволить себе платить за аренду в одиночку. Эта странная мысль порождает ностальгию по тем временам – тем веселым, счастливым временам, когда мы смотрели сто лучших фильмов всех времен; слушали, как женщина, живущая над нами, возвращается домой в три часа ночи, стуча каблуками; и вместе шли под дождем к метро.

Вечер пыльный и жаркий. Когда я приезжаю к дому, уже совсем поздно. Я заставляю мозг не вспоминать о тех местах, где я пережила состояние паники: вход на станцию метро, тротуар, где я упала. Я сосредотачиваюсь на счастливых воспоминаниях. Должны же они быть. Воскресенье, когда мы с Рубеном вернулись из медового месяца: так приятно было вернуться домой, к нашим чаепитиям, нашей кровати и даже совместным поездкам на метро. Тот день, когда Рубен впервые участвовал в приеме граждан вместе с депутатом: это была суббота, он поцеловал меня на прощание, но из-за его волнения поцелуй вышел быстрым и смазанным. Я вспоминаю звуки пианино из дальней комнаты. Мне нравилось подглядывать за ним, когда он играл, наблюдать, как менялись его движения и исчезала привычная строгость.

Я стою на улице, глядя на нашу дверь. Вряд ли он дома вечером пятницы… Но я все же заглядываю в окно.

Везде есть свидетельства его присутствия. Видно, что о растениях, стоящих на ступеньках, хорошо заботятся. Наклейка с эмблемой организации «Исламской помощи» все еще на кухонном окне. Я выдыхаю горячий, летний воздух, жду секунду и звоню в дверь.

Он открывает дверь. И я удивлена. Не тому, что он дома, нет. Просто раньше он всегда игнорировал звонки в дверь. Его вообще не интересовало, кто там мог быть.

И вот он стоит напротив меня, одетый в темные узкие джинсы и белую футболку. Босиком. Не думала, что он сильно изменится, со своими веснушками и рыжими волосами. Но он постарел.

Как только Рубен понимает, кто перед ним, его лицо мрачнеет: губы поджимаются, брови хмурятся. Он резко мотает головой. Даже спустя два года, я помню все его жесты. То, как его пальцы ложатся на дверной косяк. Как он переносит вес на одну ногу, а другая остается чуть согнутой. То, как его зеленые глаза исследуют мое лицо в поисках ответов.

В конце концов, он только взмахивает руками и делает шаг в сторону, пропуская меня в квартиру, где я жила многие годы.

Внутри почти ничего не изменилось, но будто бы стало больше места. Все исчезнувшие вещи были моими: магниты, которые я цепляла на холодильник; стопки журналов, которые я выписывала, но никогда не читала. Все поверхности в квартире пусты. Странно видеть нашу квартиру без меня. Это я вносила беспорядок в жизнь Рубена.

Он тянется за одним из белых барных стульев. Я не могу сесть рядом с ним – это слишком близко, поэтому остаюсь неловко стоять.

– Давно не виделись, – наконец говорит он.

– Да. – Я ставлю сумку на пол, как делала тысячи раз раньше. Наверное, Рубен думает о том же. На мгновение мне кажется, что я вижу былой блеск в его глазах. Ах если бы…

Все осталось прежним: небо снаружи, деревянный пол под моими ногами, мужчина напротив. Почему нельзя вернуться в прошлое? Время странно застывает, и на короткий миг я позволяю себе притвориться, будто все стало как раньше.

Ну что ж, я окажу ему любезность и расскажу обо всем, а потом…

– Как ты? – спрашивает он, испытующе глядя на меня.

Я вспоминаю нашу последнюю встречу в больнице, когда я еще раз повторила, что не хочу быть вместе.

– Уже нормально…

Я вкратце рассказываю ему о своих травмах. Он знал, что я сильно пострадала, и пытался попасть ко мне много раз, но я не хотела его видеть. Я рассказываю ему все как есть: о моих бедрах, об удалении матки, о трудностях с дыханием. Расстроенным он не выглядит.

– Понятно, – это все, что он говорит.

– У меня была причина покинуть тебя, – выпаливаю я.

Навык общения с ним возвращается ко мне, будто и не было длительного перерыва. Это как ездить на велосипеде или ловить мяч. Наша манера говорить все прямо и рассказывать секреты, которые никому больше доверить нельзя. Понятно, почему я ушла. В те дни все было слишком сложно.

– Причины? Помимо того, что ты меня больше не любишь?

Я обхватываю себя руками. Я была далека от осознания масштабов причиненного мной ущерба.

– Я никогда не переставала любить тебя, – бормочу я, сглатывая.

Глаза Рубена вспыхивают, но он молчит. Потом все-таки говорит:

– Мой папа умер. Не так давно. Я собирался, но не знал, как сказать. Я знаю, тебе он нравился. Но это было…

– Ох…

И теперь я замечаю следы глубокой печали: он еще больше похудел, стал каким-то вытянутым. Не из-за возраста, а из-за всех этих драм жизни и смерти.