Минка Кент - Девушки из хижины [litres]

Я вдыхаю его терпкий запах и чувствую, как он изучающе смотрит на меня, словно ждет, что загорится огонек, что-то щелкнет, и я вспомню и поверю ему. Но я не раскрываю карты, не хочу казаться легковерной, не желаю слушать притянутую за уши историю только из-за красивых глаз моего мужа.

– Как-то вечером я вернулся домой после поездки в город. Ты лежала в ванной на полу, в луже собственной крови. Без сознания. Это был самый страшный момент в моей жизни, Ник. Я позвонил 911. – Он отводит взгляд и, кусая нижнюю губу, на минуту задумывается. – Когда мы привезли тебя в больницу, там обнаружили, что у тебя начались схватки.

– Разве мать может забыть, как рожала? – Я спрашиваю не столько Бранта, сколько себя. Закрываю глаза и силюсь вспомнить хоть что-нибудь. Но память пуста. У меня нет ни одного воспоминания обо всем этом.

– Ты находилась в шоковом состоянии. То приходила в себя, то теряла сознание, – продолжает Брант. – Ты могла умереть. И она могла умереть. В мгновение ока вся наша жизнь оказалась на грани. Сказать, что все казалось нереальным, значит не сказать ничего. Это был какой-то кошмар. И до сих пор так воспринимается.

– Я держала ее? – Не то чтобы я ему полностью поверила, но считаю нужным спросить – на случай, если это поможет разбудить воспоминания. – После того, как она родилась?

Зеленые глаза Бранта наполняются слезами.

– Да, Ник. Ты держала ее. – Выражение лица Бранта смягчается, он откашливается. – Тогда и началось кровотечение. Они не могли его остановить. Следующее, что я помню, это медсестры, прибежавшие в палату. Они увезли тебя в операционную для экстренной операции.

– Не понимаю, почему я ничего не могу вспомнить, хотя и стараюсь, – говорю я. Стараюсь изо всех сил, пробиваюсь сквозь завесу в мозгу, о существовании которой не подозревала. Прикладываю ладонь к низу живота, будто это поможет вспомнить, будто я способна ощутить то, чего давно лишилась.

Но… ничего не чувствую.

Брант наблюдает за мной.

– Я знаю почему, Ник.

– Мне казалось, женщина должна помнить, как она дала кому-то жизнь.

– Ты не понимаешь, – говорит он. – Ты была в шоке. Физически. Эмоционально. Ты была истощена до предела. Ты находилась в шоковом состоянии.

Отступив на шаг, я коротко недоверчиво усмехаюсь.

– Извини… только это кажется несколько…

Я не заканчиваю фразу. В этом нет необходимости. Он понимает, что я не куплюсь на его рассказ.

– Могу показать медицинские отчеты. У меня в студии есть копия твоего файла. Я хранил его… ради такого случая, наверное. – Его точеное лицо искажается болезненной гримасой. – И ты можешь спросить у Кейт. Или поговорить со своими родителями. Они расскажут все, что тебе захочется узнать.

– Кейт знала? Мои родители знали? – Голос срывается, в горле першит. Не нужно забывать, что наверху девочки. Они не должны нас слышать. Не хочу их расстраивать. Они уже достаточно вынесли.

– Да, Ник. Они знают.

– Почему вы держали это в тайне от меня? – Я хватаюсь за голову, отворачиваюсь. Грудь сдавило, и я силюсь набрать в легкие воздуха.

Брант медленно и осторожно делает шаг ко мне.

– Когда мы привезли девочку домой, ты иногда про нее забывала. У тебя ведь не осталось воспоминаний о ее рождении. Мне приходилось включать таймер на твоем телефоне, чтобы ты не пропускала кормление, когда меня нет рядом. А потом ты начала слышать голоса, говорившие, что ты негодная мать и не заслуживаешь этого ребенка.

Зажимаю рот ладонью, представляя себе ту молодую испуганную женщину, которой я была. Она мне чужая. Попытка вспомнить все это кажется такой же невозможной вещью, как и попытка пережить чужие воспоминания, но я всем сердцем сочувствую ей.

– Ты плакала. Постоянно. А когда не плакала, спала. – Брант растирает переносицу, потом продолжает: – В один из дней той первой недели я вернулся из города, куда ездил за детскими смесями. Ты стояла с коляской в конце подъездной дорожки. Я решил, что ты вывезла дочку на прогулку, подышать свежим воздухом. Это показалось мне странным, потому что ты еще не оправилась после операции. Но день выдался непривычно теплым для такого времени года. Только подойдя ближе, я увидел, что у тебя мертвый взгляд. А когда посмотрел в коляску, она была пуста.

– О господи.

Все кошмары минувших лет вовсе не были кошмарами.

Это не мысленная метафора.

Воспоминания…

– Я бросился в дом, все перерыл в поисках Ханны, нашей дочери, но она исчезла. – Голос у Бранта прерывается, в глазах стоят слезы. Никогда не видела, чтобы мой муж давился рыданиями. – Ей исполнилось всего десять дней.

Отступив от меня, Брант опускается на диван и упирает локти в колени.

Смотрю на мужа. Ханна… Это имя я выбрала для нашего будущего ребенка когда-то давно, но держала в тайне. В самом начале совместной жизни, когда мы касались вопроса о будущих детях, я не говорила Бранту, что уже выбрала для них имена. Ханна – для девочки, Иона – для мальчика. Отчетливо помню, что не хотела его отпугнуть, не хотела, чтобы он подумал, будто я одна из тех женщин, у которых расписана вся жизнь, и они только поджидают мужчину, который исполнит роль супруга.

Если у нас действительно была дочь, то логично, что я настояла на имени Ханна.

Или это ужасно странное совпадение.

– Ты сказала, что отдала ее какой-то женщине на детской площадке возле леса, – продолжает Брант. – Имени ты назвать не смогла. Даже не помнила, как эта женщина выглядела. Только твердила, что голоса велели тебе это сделать.

Сажусь на диван рядом с ним.

– Я позвоню Кейт и спрошу.

– Непременно, – быстро соглашается он, хлопая одной рукой по колену и вскидывая другую. – Я сам этого хочу, чтобы ты убедилась, что я ничего не придумываю. Пока будешь звонить, я схожу за твоим файлом, и ты посмотришь все заключения врачей, результаты анализов и экспертиз.

Заправляю упавший локон за ухо и с трудом сглатываю стоящий в горле ком.

Брант не блефует.

Он хочет, чтобы я убедилась в правдивости рассказа.

Представляю, какую страшную тяжесть он нес на своих плечах. В одиночку, на протяжении почти десяти лет.

– Потом позвоню родителям, – добавляю я. На всякий случай. Пусть знает, что я проверю все. Хотя уверена: мои родители меня не предадут.

– Конечно. Обязательно. Мы все ждали, когда наступит подходящий момент сказать тебе, – говорит Брант. – Кейт считала, что надо было рассказать сразу. А мы с твоими родителями приняли решение немного выждать. Шли годы… проще было все откладывать и откладывать разговор. Ханна пропала. Что пользы рассказывать, если прошло столько лет? Если ничего нельзя уже сделать? Чтобы заставить тебя заново пережить страдания? Мы уже потеряли тебя один раз, Ник. И боялись потерять во второй.