Луиза Кэндлиш - Наш дом [litres]

– Отлично. Не волнуйся, все сработает как надо. Даже если они проверят видеокамеры, по пятницам там настоящий ад, легко затеряться в толпе. Держи себя в руках, Брам. А что касается твоей жены, будь спокоен – я не собираюсь делать ей предложение, но сам подумай: кто-то же должен увезти ее из дома в нужный момент? Вряд ли тебе удастся пригласить ее на романтический уик-энд.

Точно спят вместе. Кто бы сомневался… Фия всегда придавала сексу большое значение.

– Я догадываюсь, что это удар по твоему мужскому самолюбию, но сам понимаешь – ничего личного, бизнес есть бизнес… Так что не грузись особо. И завязывай уже привлекать к себе внимание своими капризными взбрыками!

Капризными? Как будто я ребенок, топающий ногами в магазине…

– Держись подальше от моих детей, – потребовал я. – Обещай!

– Клянусь твоим здоровьем! – нарочито жеманным голоском пропел Майк. – Давай уже к делу, а? Наверняка были какие-то предложения? Я думал, за такую цену они в очередь выстроятся.

Я протяжно вздохнул.

– Даже не вздумай от меня скрывать! Одно слово – и миссис Лоусон сама позвонит агенту.

– Никакая она не миссис Лоусон!

– Короче!

Клянусь, он будто дернул за невидимую веревочку, а когда отпустил, слова полились сами.

– Два предложения: на бо́льшую сумму от пары, которая продает свой дом, и на меньшую – от пары, которая уже продала, так что никаких сложностей, они готовы к сделке.

Рав сказал, что я видел их на просмотре, хотя лиц не помню – там все были на одно лицо. Дэвид и Люси Воэн, переезжают из Ист-Далича – неожиданно получили наследство от богатого дедушки. Моложе нас с Фией, готовятся завести семью.

– Сколько? – спросил Майк.

– Два миллиона – все, что они могут предложить. Рав рекомендует принять более выгодное предложение и дать им разумное время на продажу их дома.

– Нет времени. Сойдут и два миллиона.

Как будто речь идет о карманных деньгах.

– Так что, принять предложение Воэнов?

– Да.

Я направлялся в клинику, расположенную в северной части Элдер-Райз. Небо нависало так удушающе низко, что едва не касалось домов, а листья под ногами превращались в пыль; даже если бы я постарался лично, то не смог бы «настроить» погоду, более подходящую к моему внутреннему состоянию.

Я записался на прием к главврачу психиатрического отделения, доктору Пирсону.

– Я больше не могу, – заявил я ему (чистая правда).

К его чести, доктор приложил все усилия, чтобы выяснить суть проблемы, однако я упорно воздерживался от конкретики: жизнь не мила, панические атаки, все время хочется плакать…

– Я выпишу вам антидепрессанты, – сказал он. – Сперва на месяц, а потом, если все будет хорошо, продлим до Нового года. Однако лекарства – лишь часть лечения; я крайне рекомендую обратиться к психотерапевту.

Я невразумительно промычал что-то в ответ и мысленно добавил его в черный список людей, с которыми постараюсь больше не видеться.

– Я могу поставить вас в очередь к бесплатному врачу; если хотите начать раньше, можете обратиться к частному, как вам удобно.

– К частному, – ответил я, лишь бы отвязаться.

Доктор Пирсон дал мне ссылку на сайт местных врачей. Я представил, как увядающая тетка лет пятидесяти станет читать мне лекцию про здоровый образ жизни и борьбу со стрессом. «Послушай, тупая курица, – скажу я ей. – По моей вине погиб ребенок, и теперь меня шантажом вынудили принять участие в мошенничестве, а если откажусь, то посадят лет на десять. При этом шантажист трахает мою жену и угрожает моим детям, а я днем и ночью мечтаю о том, как бы его прикончить, но тогда придется убить и его сообщницу, с которой я, кстати, переспал; и все равно полиция до меня доберется, ведь могут найтись и другие свидетели, не говоря уже о выжившей жертве, у которой сейчас посттравматический синдром и потому она ничего не помнит, но в любой момент может вспомнить…»

Нет, знаете, пожалуй, воздержусь.

С момента аварии я не видел никаких новостей на эту тему по телевизору – ни местных, ни национальных. Похоже, местные властители умов решили, что смерть Элли Рутерфорд недостойна столь широкого освещения. И все же я продолжал смотреть новости каждый вечер (когда не торчал в пабе) по единственной жалкой причине: от плохих известий мне становилось легче. Зверства войны, серийные маньяки, поножовщина среди преступных группировок – все убеждало меня в том, что мое преступление не такое уж страшное.

Да, я больной на голову, я знаю.

И вдруг однажды вечером, в конце ноября, когда я утешался бутылкой вина и жуткими сценами крушения поезда в Индии (что значит моя кошмарная ошибка, если на свете живут семь миллиардов точно таких же придурков), бегущая строка местных новостей заставила меня похолодеть от ужаса:

«Сегодня мы обратимся к мэру с вопросом о соблюдении техники безопасности для строителей нового высотного здания… Далее: в связи с решением правительства об ужесточении санкций за нарушение ПДД встает вопрос, почему же до сих пор не арестован виновник гибели десятилетней Элли Рутерфорд, жертвы аварии, произошедшей в Южном Лондоне больше двух месяцев назад. Смотрите эксклюзивное интервью отца Элли с Майрой Пауэлл…»

В бессильной агонии я переждал мучительно занудное обсуждение небоскреба. Затем десять секунд речи диктора, и вот экран заполняют общий план Сильвер-роуд, архивные фотографии дорожного движения на Торнтон-Хиф, главный вход Кройдонской больницы, а голос за кадром пересказывает основные факты. Далее череда фотографий с похорон: дети в желтом, цветы, уложенные в форме бабочки; затем видео семьи Рутерфорд, собравшейся в прилично обставленной гостиной (полки ломятся от книг, за окном какой-то пышный куст). Брат-подросток помогает матери встать и подводит ее к камину, на котором стоит школьная фотография Элли в рамочке. Затем камера выхватывает в углу сложенное инвалидное кресло и коробки с подарками на журнальном столике. «На этой неделе у Элли день рождения – ей исполнилось бы одиннадцать лет», – поясняет голос за кадром.

Наконец в кадре появляется Тим Рутерфорд, удивительно собранный и спокойный:

– Мы вовсе не утверждаем, что полиция ничего не предпринимает, – разумеется, они делают все возможное. Мы лишь просим каждого из вас еще раз мысленно вернуться в тот вечер. Загляните в свой календарь, вспомните, где вы могли находиться в тот день после работы. Это была пятница, середина сентября – значит, еще светло; вы могли возвращаться с работы домой или ехать в паб. Возможно, вы не видели саму аварию, но могли обратить внимание на черную «ауди» или «фольксваген», покидающий район на большой скорости. Вы могли заметить, был ли за рулем мужчина или женщина, их возраст, одежду. Любая деталь имеет важное значение для полиции.