Ирина Кошман - Силки на лунных кроликов

– Всё будет, Алиса. Потерпи.

– Терпеть? – знает ли он, о чем говорит. – Я не могу больше. Скажите мне, чего я жду?

Я хочу кричать: они сломали меня! Все эти люди! Они сели на меня сверху!

Снова вопрос, на который не было ответа. Все чего-то ждут. Пятницы, утра, завтрашнего дня. Но ничего этого не существует. Завтра никогда не наступает. Ты всегда открываешь глаза и смотришь в «сегодня». Завтра никогда не наступит.

Алиса рассказала о докторах, об учителях, о других детях. Она была бабочкой, попавшей из террариума в банку. Но так никогда не узнавшей, что такое свобода. Он верил каждому ее слову. Может, мир, в котором она провела двенадцать лет и был адом, но он, Павел, точно знал одно: никто не научил ее лгать. Царапины на шее и следы на спине. Он сжимал руки в кулаки и кусал собственный язык, чтобы не закричать от отчаяния.

Лучше бы ты осталась в плену…

Внезапная мысль. Странная мысль. Жестокая мысль.

Лицо Алисы вдруг стало напряженным, ее глаза округлились, она обернулась.

– Ты слышал? – спросила девочка.

Он ничего не слышал. То ли оттого, что был поглощён мыслями, то ли потому, что здесь не было слышно никаких звуков.

– Что?

Они оба затихли, прислушиваясь к окружающему пространству. Не было пения птиц или шагов. Порой одинокая ворона могла прокричать, недовольно взмыв в небо.

И снова этот вой. Она слышала его. Крик, раздирающий душу, от которого мурашки бежали по бледной коже. Снова она встрепенулась.

– Вот. Разве ты не слышал?

Но Павел не слышал. Острый слух, которым обладала девочка, просидевшая в кроличьей норе так много лет, был недоступен другим.

– А что, если я… Если я и правда сумасшедшая?.. Они говорят, что я безумна.

Майор закрыл глаза. Он мог бы просидеть так целую вечность. Вот, что было самое сложное. Ты думаешь: «Ах, какая бедняжка! Она так долго не видела солнечного света! Она долго прожила в плену с психопатом! И как только она выдержала?». Но нет. Только теперь он осознал всю боль этого мира. И самое страшное было осознать, что не она жила в плену, а вся эта жизнь и есть плен. Плен лжи, плен лицемерия, плен обманчивых масок, которые вынуждены люди носить. Плен общественных законов, в конце концов. Не потому ли он неосознанно тормозил дело похитителя? Ведь он вынужден будет чужой рукой «вздернуть» его на рее. А это значит, убить Алису. Убить всё то, что сделало ее такой.

И что сейчас он должен ей сказать? Как объяснить, что весь окружающий мир – просто огромная ложь? И ты живи с этим. И все будут говорить тебе, какая ты несчастная, как много ты упустила в этой жизни! Как много ты упустила предательства, сорванных поцелуев, несчастной любви! Как много ты упустила лживых фраз и лести!

– Я вытащу тебя, слышишь? – он прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке. Она не отстранилась. – Обещаю. Только потерпи.

И обещания в этом мире так же лживы, как и сам мир. И твои не исключение.

Алиса, словно завороженная смотрела на майора и вспоминала папу. Он тоже многое обещал. Но ничего не сказала. Она всё еще прислушивалась к истошному воплю, крику, разрывавшему сердце. Боль таилась в нем. Такая глубокая, такая темная.

Майор показал девочке, как позвать на помощь, если его не будет рядом. Когда его не будет рядом. И она запомнила. До мельчайших подробностей.

Они тронулись обратно, когда уже начало темнеть. Сумерки уходящего февраля наступали незаметно, но быстро. Павел отвел девочку в дом, наблюдая за тем, как ее босые ноги скрываются в темноте коридора. Что-то неуютное было во всем этом доме, во всем этом пейзаже. Ему не хотелось находиться здесь.

Я вытащу тебя, слышишь?..

Он вдруг мысленно представил, как ее маленькое хрупкое тело лежит в овраге, объятое запахом разложения, сладким запахом смерти. Майор попытался сбросить с себя это видение. Женщина, натянув на себя лживую улыбку, ждала, когда же он сядет в свою машину и исчезнет навсегда.

– Вы всё еще не верите, что это ваша дочь? – спросил он.

Она нахмурилась, явно не ожидая продолжать этот вечер в разговорах. Пальцы ее невольно прикоснулись к ямочке под горлом. Явный признак волнения.

– Это не ваше дело. Делайте свою работу.

Кулаки заныли. Он мысленно схватил эту суку и прижал к стене.

Если хоть один волосок упадет с ее головы, сука! Хоть один!

Но то было только в его воображении. На деле же он просто пристально смотрел на нее, не сводя глаз.

Еще не время. Нельзя. Нет.

– Берегите ее.

Вот всё, что он мог сказать Катерине. Пока что всё.

В овраге было холодно, и она засыпала. И в этой полудреме ей виделся силуэт женщины. Силуэт был скрыт в тени. Иной раз любой человек живет и мыслит, но вдруг образы всплывают из ниоткуда. И человек, лишенный в этот момент права выбора – думать или не думать о прошлом – вынужден поддаться магии воспоминаний.

Силуэт этот выходил из тени. И вот уже появилась улыбка. Как у Чеширского кота. Широкая, но искренняя.

– Мама, – прошептала Алиса в полузабытье.

Здесь было хорошо. Спокойно. Холод отступал. Но вдруг кто-то коснулся ее щеки!

Девочка подскочила. Она пыталась развеять образы, когда увидела папу, склонившегося над ней. Не было никакой мамы. У нее вовсе никогда не было никакой мамы.

– Пойдем домой, дочка, – сказал он. Должно быть, это всего лишь сон.

Алиса попыталась проморгаться, прийти в себя, но сон не уходил. Значит, это была реальность.

Она привстала на локтях. Темнота уже накрыла мир своим сладким одеялом вечного сна.

– Нет, – произнесла она неуверенно.

Да! Да!

Папа склонил голову. Она вдруг вспомнила, как ударила его, и пламя стыда резко загорелось в груди.

– Я не буду тебя уговаривать, – сказал он тихо. – Если хочешь остаться здесь, то оставайся. Только позволь мне помочь тебе.

Она промолчала.

– Тебе нужна еда, вода, одежда. Тебе нужно где-то жить. Давай я отвезу тебя туда, где ты можешь жить?

А как же моя болезнь? Как же солнце?

Они сидели молча некоторое время.

– Я хочу домой, – тихо произнесла девочка.

Папа покачал головой.

– Подумай хорошо. Может, тебе и правда будет лучше здесь?

– Нет! Я хочу домой!

Улыбка Чеширского кота растворяется в сумраке. Его больше нет.

Она села на заднее сиденье.

– Пригнись, – сказал папа.

Зачем? Зачем пригибаться, если солнце не может сейчас сжечь меня? Что ты скрываешь?

Она откинула голову на сиденье, чтобы видеть больше остывающего неба. Зазевавшийся мальчишка лет четырнадцати катил вдоль дороги велосипед. Наверное, думает, как объяснить родителям столь позднее возвращение домой. Он бездумно посмотрел на медленно проехавшую машину, сверкнувшую фарами. Глаза его остановились на темном маленьком человеке на заднем сиденье. И какая-то тревога вдруг вспыхнула в его потаенном, неосознанном. Он на секунду остановился, помедлил. И снова мысли о разъяренной матери заполонили всю его голову. Он никогда больше не вспомнит о черном седане, в котором ехала пленница.