Камбрия Брокманн - Скажи мне все

Джон склоняет голову в мою сторону, и мы смотрим друг на друга; я снова улыбаюсь, застенчиво и эмоционально. Кладу два пальца на его подбородок, заставляю наклониться еще сильнее и шепчу ему на ухо:

– Я всегда это знала.

Джон с ухмылкой выпрямляется и уточняет:

– Что знала?

Он подается ко мне, его бедро вклинивается между моих ног.

– Кто из кузенов лучше, – отвечаю я, прижимаясь к нему и проводя кончиками пальцев по его позвоночнику, от талии вверх. Кожа у него разгоряченная и влажная, рубашка промокла от пота и прилипает к телу.

Я протягиваю ему фляжку, которая у меня всегда при себе, и он с готовностью принимает ее, жаждая еще алкоголя. Потом отдает ее мне, и я притворяюсь, будто пью, как обычно.

– Вовремя, – говорит он голосом, густым от вожделения, от обещания секса. Я улыбаюсь, поднимаю лицо к высокому потолку и изгибаю спину, подавшись навстречу его промежности. Веки его трепещут. Я почти испытываю скуку от того, насколько он предсказуем. Он привык быть звездой, привык, что его все хотят. Девушки вешаются на него, и он принимает это, не задаваясь вопросом об их мотивах. Хотя мог бы задуматься о том, с чего я вдруг изменила свое обычное поведение.

– Идем, – говорю я, кивая в сторону черного хода, ведущего в лес. Я всегда умела убеждать людей сделать то, что мне было нужно. Я наблюдала, как Леви делал это, когда мы были маленькими, смотрела, как он манипулирует моей матерью, охватывая ее дюйм за дюймом, пока она не потеряла себя в его сетях.

В отличие от моего брата, я никому не хотела причинять вреда. Стремления убить, ударить, обмануть не было в моей натуре. Оно возникло только после смерти Бо. Инстинкт завладел мною; он был так силен, что я ничего другого не чувствовала. Позыв защитить себя, своих родителей – а теперь и Руби.

Я хватаю Джона за руку и веду его за собой. Он – свинья, которую тащат на бойню. И это единственное, что меня утешает, когда я позволяю ему лапать меня за задницу.

Снаружи, в холодном воздухе, уханье басов слышится уже глуше, но в ушах у меня все еще стоит звон.

– А ты горячая штучка, – говорит у меня за спиной Джон. Его слова звучат неуклюже и тяжело. Я гадаю, действует ли это на других девушек.

Направляюсь к тому отрезку дороги, который выведет нас на тропу; начинается снегопад, землю усеивают белые хлопья.

– Мы что, идем на Уступ? – недоверчиво спрашивает он. Я оглядываюсь через плечо.

– Боишься?

Он колеблется несколько секунд, но я знаю, что он последует за мной.

– Ничуть. – Джон рысцой догоняет меня и идет сзади вплотную. Его движения замедляются, алкоголь все сильнее воздействует на его мозг и нервную систему.

Я одета только в платье, но холод – моя стихия, где я чувствую себя свободно. Когда мы выходим наружу, я делаю несколько глотков виски, чтобы согреться. Мы сворачиваем с дороги на узкую протоптанную тропу. Земля замерзла, почва под ногой твердая и плотная. Я иду сильной, уверенной походкой. Джону это нравится. Он пытается притянуть меня к себе, чтобы поцеловать, но я с улыбкой уклоняюсь и веду его к Уступу.

– Я никогда не бывал там ночью. – Джон тяжело дышит, спотыкается о корни и камни, набивает синяки в пьяной неловкости. Потом тянет меня за руку.

– Еще чуть дальше, – говорю я нежно и напевно.

Когда мы достигаем нужного места, я смотрю на небо. Сегодня звезд не видно, они спрятались за тучами. Снег засыпает землю, летит по ветру. Я знаю, что должна уйти прежде, чем оставлю следы на снегу, но синоптики обещали, что сегодня выпадет не менее двух футов осадков, так что я не беспокоюсь.

Поворачиваюсь лицом к Джону. Я должна сделать то, чего не хочу делать, но оно того сто́ит. Касаюсь его лица и прижимаюсь губами к его губам. Он возбужден; я чувствую, как его напряженный член прижимается к моему животу. Целоваться он не умеет. Его язык напоминает мне того холодного мертвого омара с пикника на первом курсе.

Я прикусываю губу Джона, чтобы прервать поцелуй, потом отстраняю его и приказываю:

– Ложись.

Ему нравится, когда им командуют. Я смотрю, как он укладывается на землю и даже не вздрагивает от холода.

Я опускаюсь на него, оседлываю его торс, склоняюсь к его губам и говорю:

– Давай выпьем еще немного.

Он не хочет пить и качает головой; в глазах горит лихорадочное желание кое-чего другого – меня. Я подношу фляжку к губам, притворяясь, будто глотаю виски, потом передаю ее Джону. Тот не хочет казаться слабаком, поэтому делает несколько долгих глотков.

– Давай, – говорит он, опираясь на локти и откидывая голову назад так, что его затылок упирается в землю. Я продолжаю целовать его, дразня – пусть лучше поработает язык, чем другие части тела. Джона это начинает утомлять, он расстегивает свои брюки.

– Подожди, – говорю я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос звучал сонно и пьяно. – Давай чуть-чуть переждем, так будет лучше. Давай минутку полежим здесь.

Он протестует, но я убеждаю его, что так удовольствие будет еще острее, и Джон укладывается наземь и закрывает глаза. Он вырубается через минуту, дыхание становится ровным и медленным. Я встаю и стряхиваю землю с колен и юбки. Негромко свистнув, тычу Джона носком туфли, чтобы проверить, действительно ли он спит. Его тело не шевелится.

Это самое простое действие в мире – оставить его умирать.

Я стою над ним в одиночестве и тишине. Ветер кружит вокруг снежные хлопья, заключая нас в теплые, удовлетворенные объятия. Я смотрю вниз, на Джона, и думаю о Руби, которой он больше не причинит вреда. И о Максе, который наконец освободится от своего мучителя.

Основная часть бурана катится к нам через южные холмы Мэна. Моя идеальная снежная буря. Джон замерзнет здесь насмерть, и это посчитают несчастным случаем. Здесь такое случается постоянно. Я поворачиваюсь и начинаю спускаться по тропе. Потом ускоряю шаг. Мне нужно выбраться из леса прежде, чем снежный покров станет по-настоящему толстым. Я не должна оставить следов. Я даже не оглядываюсь на его тело. Я знаю, что он никуда не денется. Кровь приятным теплом приливает к моим щекам.

Наш мир станет лучше без него.

Спустившись по крутой тропе и почти выйдя на дорогу, я слышу впереди себя какой-то звук. Быструю поступь по утоптанной земле.

– Малин?

Из темноты появляется силуэт, и я внезапно теряю способность дышать. Горло перехватывает, грудь сдавливает. Должно быть, это паника. Это не входило в мой план.

Макс стоит передо мной на темной тропе, глядя на меня с теплом и беспокойством.

– Где Джон? – спрашивает он, глядя мимо меня туда, где, по его мнению, должен находиться Джон.

– Не знаю, – говорю я. – Я одна.