Георгий Гратт - Скажи мне, мама, до...

Следователь кивнул Николаю Ивановичу на стул — присаживайтесь! — и, извинившись, опять уткнулся в свои бумаги. Лицо его — обычное усталое лицо средней руки чиновника — ничего особенного не выражало, и от нечего делать Николай Иванович принялся разглядывать обстановку кабинета. Кабинет, как и внешность хозяина, тоже не представлял ничего любопытного. Потертый письменный стол, в беспорядке заваленный бумагами, одну из которых следователь теперь и читал, делая в ней какие-то пометки, старенький компьютер в полуобморочном состоянии, покосившийся сейф цвета спитого кофе с инвентарным номером на боку, портрет президента на стене, сама эта стена в грязных потеках.… Одним словом, это была обычная государственная контора, ничего, кроме уныния, не вызывавшая. «Впрочем, а что она еще должна вызывать, радость, что ли?» — подумал Николай Иванович и с этой мыслью вполне согласился. Никакой такой радостью здесь, естественно, и не пахло. Он еще раз пробежал взглядом по изнанке следственной службы и несколько дольше задержался на президентской стене, разглядывая подробности, которых прежде не заметил. Так, внизу под портретом была приколота бумажная иконка Богородицы, а справа от нее висело три-четыре плаката, небрежно отпечатанных на принтере. Их незамысловатая графика и такие же подписи вроде: «Говори мало — уходи быстро», «Подумай, кому ты тут нужен» и т. д., коих было не счесть в Интернете, давно уже набили оскомину, и Николай Иванович их пропустил, не разглядывая. Но один плакат вовсе не был современной поделкой на тему строгих производственных отношений минувшей эпохи — он сам был лицом той эпохи, и не только по форме, но и по существу. Сюжет был на удивление прост и доходчив: некто с физиономией напарника Шурика по фильму «Операция Ы» весело болтал в телефонной будке, в то время как другой, в дымчатых интеллигентных очках, внимательно слушал, стоя за тонкой дверцей, и делал при этом вид, что все это ему совершенно безразлично. «Болтун — находка для врага!» — гласила подпись к рисунку.

Николай Иванович конечно же вспомнил этот милый опус — современник его давно минувшей молодости, вот только с названием выходила неувязка. Казалось ему, что не о враге тогда шла речь, а о шпионе. «Болтун — находка для шпиона!» — именно так запечатлелась в его памяти знаменитая фраза. И хоть теперь это было абсолютно неважно, все ж какая-то иголка кольнула Николая Ивановича — слишком уж он привык гордиться своей памятью.

Наконец, следователь закончил чтение и, подняв голову, размеренно произнес:

— Видите ли, какое у меня к вам дело, товарищ Сосновский. Николай Иванович, так, кажется? — вопросительно глянул он на собеседника и, кашлянув, продолжил: — Я пригласил вас для того, чтобы поговорить о… — он запнулся, подыскивая нужное слово, и, не найдя, явно скомкал окончание: — В общем, расскажите, что вы знаете об Альберте Михайловиче Донгарове?

— Об Алике?! — удивился Николай Иванович. — А могу я узнать причину вашего интереса?

— Как?! Разве я вам еще не сказал? — в свою очередь удивился следователь, но в отличие от Николая Ивановича его удивление выглядело несколько наигранным. — Дело в том, что Донгаров умер.

— Алик умер?! Когда?!

— Ну, точно мы еще и сами не знаем. В начале месяца, числа шестого-седьмого.

Николай Иванович задумался, переживая про себя печальную весть, и следователь не счел нужным его торопить.

— А причина? — в некоторой прострации спросил он минуту спустя. — Какова причина смерти?

— Яд, — коротко ответил следователь.

— То есть, вы хотите сказать, его отравили?

— Возможно, — проговорил следователь, пристально взглянув на Николая Ивановича. — А почему вы так подумали?

— Разве вы стали бы вызывать меня, если бы это было просто самоубийство?

— Разумно, разумно! — кивнул следователь. — Пожалуй, в логике вам не откажешь. Что ж, вы не далеки от истины. Скажем так, его действительно отравили.

Николай Иванович глубоко вздохнул. За последние годы он похоронил уже трех друзей — время неумолимо собирало свою жатву. С грустью осознавал он, что и сам давно уже не молод и жизнь уже не радует так, как прежде.

— Наверное, я мало могу помочь вам, — произнес он. — Последнее время мы почти не виделись, да и раньше тоже нечасто. Когда-то мы были одноклассниками, а потом разлетелись кто куда. Знаете, как это бывает? Я остался в городе, он подался на севера — тогда это было модно. Кстати, — спохватился Николай Иванович, — а как вы меня отыскали?

— В кармане покойного нашли поздравительную открытку с Новым годом.

— Ну да, ну да, — живо кивнул Николай Иванович. — У меня, наверное, тоже где-нибудь завалялась. Мы изредка переписывались, так… на Новый год, на день рожденья… Ничего особенного. Жив-здоров, привет — до свидания.

— А чем он занимался?

— Боюсь, точно и не отвечу. Он не слишком охотно рассказывал о себе, чем он там занимался. Какая-то закрытая контора. Как это раньше называлось — почтовый ящик? То ли антеннами, то ли — гидроакустикой. На море, одним словом.

— Он был моряком?

— Не знаю, не знаю, боюсь соврать. Правда, после школы он поступал в мореходку, но потом куда-то исчез и надолго выпал из поля зрения. В форме я его никогда не видел. Впрочем, с тех пор мы и встречались-то раза три-четыре, не более.

— А у вас сохранились какие-нибудь фотографии?

— Ну, разве что совсем старые, детские… Хотя постойте, в девяносто седьмом году он приезжал на юбилей — сорок лет окончания школы. Кажется, фотографировались тогда, надо поискать.

— Значит, ни о каких проблемах он вам не сообщал? Об угрозах… Ну, вы понимаете, о чем я.

— Нет конечно же, да и что в открытке напишешь?

— А с кем-нибудь он дружил более близко?

— Из наших, из школьных, вряд ли — я бы знал.

Следователь покивал головой, соглашаясь с таким доводом, и, порывшись в бумагах, извлек фотографию.

— Вот взгляните, — протянул он, — сделана после смерти. Вы подтверждаете, что этот человек — Донгаров Альберт Михайлович?

Николай Иванович, боязливо щурясь, взял снимок, извлек из кармана очки. Некоторое время он разглядывал фотографию, стараясь примириться со свершившимся, и, тяжко вздохнув, произнес:

— Да, это Алик. Постарел-то как…