Камбрия Брокманн - Скажи мне все

Вспоминаю разговор, который состоялся у нас с отцом в ночь перед тем, как меня привезли в Хоторн. Мы остановились тогда в старинном отеле на побережье Мэна, припарковав на стоянке машину, набитую моими вещами. Мать ушла спать, а мы с отцом стояли на крыльце, слушая, как волны накатываются на серый галечный берег.

«Ты должна обзавестись друзьями. Это самое важное. Без этого ты никогда не добьешься успеха. Притворяйся, Малин. Притворяйся нормальной. Человек без друзей – это человек без силы. Ты хочешь когда-нибудь стать успешной? Окружи себя армией, будь любимой и уважаемой, и ты преуспеешь».

Я вслушивалась в каждое его слово, как делала всегда. Я хотела дать возможность моим родителям гордиться мною – я должна была им это.

Но теперь, когда вспоминаю об этом, я понимаю, что мой отец ошибался. Ему не следовало прислушиваться к мнению моей матери, когда она боролась за Леви. Ему не следовало пытаться развить в себе эмпатию или следовать этой ерунде из серии «любовь побеждает все». Он должен был отослать Леви прочь. Мой отец притворялся – и проиграл. Я верила ему, я прислушивалась к нему, потому что он – мой отец, и я уважаю его. Но теперь я буду действовать иначе.

Я думаю о Леви – о том, где он был бы сейчас, останься он в живых. Вероятно, в тюрьме. Сидел бы где-нибудь за решеткой, приговоренный к большому сроку. Я рада, что он мертв.

Долгое время я боялась, что мы одинаковые – Леви и я. Но это не так. Я умнее. Я выжила. Я действительно забочусь о других людях. У меня есть способность любить, я знаю о ее существовании, хотя больше не могу пустить ее в ход.

Зрители замолкают, море академических шапочек и мантий колышется на летней жаре, и я начинаю свою речь.

После того как все получили дипломы, я разговариваю со своими родителями. Мы стоим на дворе в тени дерева, мать обмахивается программкой мероприятия и смотрит на других студентов. Высматривает Леви, как обычно.

Уголком глаза я вижу Руби, которая направляется к самому большому дереву в кампусе. Я знаю, куда она идет. Говорю своим родителям, что до отъезда мне нужно сделать еще пару вещей. Отец крепко хлопает меня ладонями по обоим плечам сразу, а мать подается ближе, ее губы скользят по моей щеке, и я чувствую успокаивающий запах ее шампуня. Запах дома. Она шепчет так тихо, что я едва слышу ее:

– Горжусь тобой. – Отступив назад, слегка улыбается мне – настоящей улыбкой, и это самый ценный подарок. Я хочу привлечь ее к себе и крепко обнять. – Полагаю, на следующий год мы будем навещать тебя в Бостоне.

Она права. Обучение на юридическом факультете Гарварда начинается в сентябре. Для меня весь процесс повторится заново, но теперь я все буду делать совсем по-другому. Я не говорю им о своей новой карьерной цели – о намерении стать судьей. Я сделаю все, чтобы таким людям, как Джон и Леви, не сходили с рук издевательства над другими.

– Малин! – зовет меня чей-то голос.

Я оборачиваюсь. Аманда, до этого стоявшая рядом со своими родителями – я полагаю, что это именно они, – говорит им что-то и идет ко мне. Я останавливаюсь и жду, пока она подойдет.

– Привет, – говорю, когда мы вместе с ней направляемся дальше.

– Привет. Я знаю, что мы не разговаривали с того вечера караоке в «Пабе»… боже, это было словно целую вечность назад! Но перед тем как мы разъедемся, я хочу сказать, что мне жаль. Ну, насчет Макса. Я не очень хорошо знаю, как справляться с тем, когда кто-то умирает, так что… но мне действительно грустно за тебя. Я знаю, что вы дружили. Он был немного странный, но…

Она начинает болтать, как обычно, и я обрываю ее:

– Знаю. Всё в порядке, спасибо.

Мы останавливаемся, и я смотрю на нее, зная, что намерения у нее самые благие. Но я не могу говорить о нем. Не говорила и не буду.

Аманда снимает шапочку и распахивает свою мантию, овевая себя волнами жаркого воздуха. Я понимаю, что она хочет сказать что-то еще, поэтому жду ее слов.

– В каком-то смысле жаль, что нам не суждено было подружиться, – говорит она. – Мне кажется, это было бы забавно.

Я все еще гадаю, как бы обернулись события, если б в тот день, во время ориентационного собрания, я не познакомилась с Джеммой. Может быть, если б я сначала встретила Аманду, то все еще играла бы в эту игру. Может быть, с ней мне было бы легче быть собой…

– Кстати, – произносит она с внезапной застенчивостью и понижает голос. – Я верно догадалась об этом , еще на первом курсе. Насчет Хейла.

Я не разговаривала с Хейлом уже несколько месяцев. Должно быть, она замечает озадаченное выражение моего лица.

– Я как-то раз увидела вас в комнате отдыха ассистентов. Решила, что это тайна, поэтому никому не сказала. Но я просто не могла не сказать тебе. Потому что я была права.

Я улыбаюсь ей.

– Да, Аманда, ты была права.

– Что ж, – говорит она, вздыхая и всматриваясь в толпу, – мне нужно найти Бекку и Эбигейл. Хорошего тебе лета. Я имею в виду – жизни. Хорошей тебе жизни.

– Тебе тоже, – откликаюсь я и смотрю, как она уходит прочь, полная уверенности и спокойствия.

Я встречаюсь с Руби, Джоном, Халедом и Джеммой возле дерева. Халед заключает меня в объятия, заодно сгребая и Джемму.

– Готовы? – спрашивает Руби. Мы все смотрим на нее. Каким-то образом она снова стала сильной. Как будто смерть Макса заново подключила ее к миру, напомнив, что нужно жить. Она достает из сумки фотографию в рамке и ставит между корнями.

Все смотрят на фото – то, которое мы сделали в День Выпускника. Лицо Макса – лицо студента старшего курса Хоторн-колледжа – навеки застыло во времени.

– Хороший снимок, – говорит Халед. – На самом деле я рад, что на нем нет Денизы. Ты была права, Джем.

Джемма качает головой.

– Не знаю… я вроде как скучаю по ней.

Дениза была «до». Халед выбросил ее в тот день, когда было найдено тело Макса. Как будто мы больше не могли ни шутить, ни веселиться. До самого дня окончания колледжа из нашего дома словно изгнали весь свет и радость. В этом «после» мы не могли быть счастливы без Макса, мы не позволяли себе быть счастливыми, и потому все закрылись в своих комнатах и молча горевали.

Мы встаем полукругом. Халед первый делает шаг вперед. Прошлой ночью мы собрались на кухне и написали инициалы Макса на верхушках наших шапочек – белой краской, ярко выделяющейся на черном фоне. Мы все снимаем шапочки и кладем их у подножия дерева. Чувство вины гнетет нас.

Спустя пару минут Халед говорит:

– Если когда-нибудь будете в Нью-Йорке, звоните мне. И заезжайте в гости. В любой момент. Пожалуйста.

Его слова звучат почти отчаянно, словно для него невыносима мысль о том, что он будет жить в своей роскошной квартире в небоскребе один. Мы все обещаем приехать к нему в гости, хотя я сомневаюсь, что мы это сделаем. Мы и так уже в последние месяцы виделись друг с другом намного реже – смерть Макса словно загасила искру, зажигавшую нас.