Люсинда Берри - Я не сойду с ума

– Скажите правду. Она поправится? – спросила Ханна.

– Да, я верю, что это возможно. Не могу гарантировать – такое нельзя гарантировать, – но она много месяцев отлично себя вела. Ее выбил из колеи младенец. Он нарушил привычный образ жизни, перевернул весь ее мир, поэтому она вернулась к старому поведению и пробует новое. Она боится, что младенец займет ее место.

Этого я все время и боялась.

– Как мы ей можем помочь? – спросил я.

– Думаю, нам надо встречаться дважды в неделю, может, даже трижды, пока это возможно. Ей нужно много помощи, но мы справимся, – она улыбнулась нам. – Вы трое уже через многое прошли, это просто еще одна кочка на дороге.

Я снова взглянул на Ханну. Она уставилась на меня. И без слов было ясно, что она думает. Это не просто кочка. Это провал

Я распахнула глаза. Жгучая боль пронзила спину Между ног было мокро. Я. конечно, могла описаться, но я этого не помнила. Я перекатилась на бок и спустила ноги с кровати, каждое движение отдавалось болью.

Я проковыляла в ванную, примыкающую к нашей спальне, спустила трусы, и тут на меня нашло осознание происходящего.

– Кристофер! У меня воды отошли!

Он мгновенно поднялся и прибежал в ванную.

– Ты уверена?

Я кивнула, от боли было тяжело говорить. Мне уже было все равно, что он видит меня на туалете.

– Я сейчас принесу чистую одежду. Подожди здесь, – сказал он.

Боль понемногу затихала, и когда она отпустила, я не могла не улыбнуться. Когда на прошлой неделе я расспрашивала маму и Элисон о схватках Брэкстона – Хикса, они заверили, что настоящие схватки я не пропущу. Сейчас я не сомневалась: эти – настоящие.

Кристофер вернулся мгновенно с чистым бельем и удобной одеждой, которую мы отложили несколько месяцев назад.

– Давай помогу, – сказал он, наклоняясь, чтобы поднять меня с туалета.

Я отмахнулась.

– Сейчас все хорошо. Схватка закончилась.

Я оделась, он позвонил Элисон. Когда я чистила зубы, меня скрутила еще одна схватка. Я продышала ее, пока не отпустило.

Элисон приехала быстро, словно только и ждала нашего звонка. Она едва переводила дух, когда подбежала ко мне. Я сидела на диване, у ног стояли давно упакованные сумки. Она меня обняла.

– Это происходит! Я так за тебя рада! – Она выглядела как в детстве на Рождество, когда мы сбегали вниз по лестнице, чтобы посмотреть, что Санта оставил для нас под елкой. – Я стану тетушкой!

Я рассмеялась.

– Тебе еще не очень больно? – спросила она.

Я покачала головой.

– Еще нет.

Она еще раз крепко меня обняла, когда Кристофер вышел из ванной, и тогда показала на дверь.

– Ладно, идите. Тут все под контролем. Ни о чем не волнуйтесь. Просто роди этого ребенка.

Никогда я еще так живо и четко не ощущала свое тело. Мне хотелось остановить и смаковать момент, пока боль не усилилась. Кристофер держал меня за руку и вел машину, как восьмидесятилетний старик. Он знал, что у нас в запасе много времени, и очень боялся во что-нибудь врезаться.

Меня уложили на кровать, как только завезли в родовой бокс, потому что у меня уже отошли воды. Я хотела ходить по коридору, делать еще что-нибудь, но мне велели лежать на спине. Кристофер переключал телеканалы в поиске чего-нибудь посмотреть, но мне было неинтересно. Время замерло в ожидании младенца. В течение ночи они проверяли меня каждые несколько часов, но раскрытие не шло. Около четырех утра мне поставили капельницу с окситоцином, и тут началось.

Я читала, что от окситоцина схватки становятся более болезненные, так вот, это правда. Час спустя я от боли ничего не соображала. Больше я ничего не замечала. Меня всю трясло. Когда меня рвало, Кристофер придерживал мне волосы, а потом собрал их в хвостик. Казалось, что меня разрывает изнутри.

Я вцепилась в Кристофера. Лицо у него покрылось потом. Волосы странно торчали от того, что он то и дело их взъерошивал.

– Я не могу. Вколите мне что-нибудь! – прокричала я.

В плане родов я написала, что хочу максимально естественные роды и отказываюсь от обезболивания. Это единственный шанс в моей жизни все испытать, и я не хотела его упустить. К тому же я прочитала кучу исследований о том, как обезболивание замедляет родовую деятельность и повышает вероятность кесарева сечения, а я хотела родить сама.

– Уверена? – спросил он с сомнением. Он часами выслушивал, как я мечтаю о родах без обезболивания.

Я сжала зубы от боли.

– Да.

– Я позову медсестру. Скоро вернусь, – сказал он.

Он быстро вышел из палаты и вернулся с медсестрой. Подбежал к моей кровати и стал массировать мне спину.

– Не трогай меня! – У меня будто все тело горело от схватки, от шеи и до пяток. А в центре раскаленная добела поясница. От его прикосновений становилось только хуже.

Он поморщился и отошел.

– Ладно, как хочешь. Тебе решать. Здесь медсестра. Она поможет, – он глазами умолял ее мне помочь.

– Вколите мне что-нибудь! Обезболивающее! – крикнула я ей.

– Поняла, – ответила она спокойным твердым голосом. – Я уже позвала анестезиолога. Он сейчас у другого пациента, но подойдет, как только освободится. – Она подошла к изножью кровати. – Мне надо посмотреть раскрытие.

Я вцепилась в поручни по бокам, почти теряя сознание от боли. Перед глазами плясали белые пятна. Я схватила Кристофера, вжавшись в его руку ногтями.

– Пожалуйста, я передумала. Вколите обезболивающее.

Кристофер откинул мне волосы со лба.

– Почти полное. Доктор скоро придет.

Медсестра достала руку лицо выражало сочувствие.

– Извините, уже слишком поздно для обезболивания. Я чувствую головку ребенка в родовых путях. Скоро начнутся потуги.

Я замотала головой как бешеная собака.

– Я не могу. Я устала. Мне больно. Мне очень больно.

– Ты справишься, милая. Справишься. Я знаю. Ты сильная, – сказал Кристофер.

В комнате появились еще медсестры и второй врач. Все надевали стерильную одежду и окружали кровать. Кристофер поднял одну мою ногу, медсестра подняла вторую, и они стали прижимать ноги к моему животу.

– Стоп! Стоп! – завопила я. – Я не могу. Не могу.

– Расслабься. Сделай глубокий вдох, – говорила медсестра. – Дыши. Ты должна дышать.

Я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме жгучей боли, раз за разом пронзающей меня.

– Давай, Ханна, тужься! – крикнула она.

Они напевно считали до десяти, а я сжала зубы и тужилась. Я издавала животные звуки. Они дали мне пару секунд отдышаться, потом заставили повторить еще и еще. Казалось, это никогда не закончится.

– Горит. Что-то горит, – стонала я сквозь боль.

– Просто тужься, – сказала медсестра.

– Я не могу, слишком больно, – но тело не слушалось и тужилось само по себе. – Я больше не могу.