Кэти Лоуэ - Фурии [litres]

«Не лучшая из ваших работ», – написал он в начале семестра. «Разочаровывает» – в начале следующего. А в какой-то момент вообще перестал писать что-либо, если не считать обведенной кружочком оценки в верхнем углу первой страницы. Даже теперь, когда мы сталкиваемся в коридорах университета, он едва заметно покачивает головой и стискивает челюсти, плохо скрывая разочарование.

Он вздохнул.

– Благодарю вас всех за ценные замечания. Рад отметить, что все вы выполнили задание. – Он повернулся к доске и, нажимая на мел так, что у меня начало звенеть в ушах, принялся писать:

«УБИЙСТВО».

Я глянула на пустое место рядом со мной – Робин на занятие не пришла; сидящая позади Ники, листая страницы учебника, громко лопала пузыри из жевательной резинки, глаза ее блестели.

Пониже профессор написал:

«БЕЗУМИЕ».

Я испытала небольшое облегчение, заметив, что Ники, почувствовав мой взгляд, улыбнулась – доброжелательно, словно незнакомый прохожий, глядящий сквозь тебя. С ней все было в порядке, несмотря на куклу, и что бы ни произошло между девочками и мной на прошлой неделе – это неважно. Временное помешательство, массовый психоз, не более того.

Я снова повернулась к доске, на которой появилась очередная запись (буквы постепенно сползали вниз и уменьшались): «ДУХ ЖЕРТВЫ ВЗЫВАЕТ К ВОЗМЕЗДИЮ». Все же интересно, насколько реальным все казалось тогда, в тот момент. Меня не оставляло ощущение, что мы сделали нечто очень дурное – острая холодная боль, угнездившаяся где-то внизу живота, какие-то узловатые нити, протянувшиеся в грудную клетку. Нечто ужасное, чудовищное.

Мне смертельно хотелось увидеть их, спросить, не испытывают ли они то же самое – будто тени прошлого наползают из темноты, когти впиваются под ребра. Ощущение, что за тобой следят чьи-то глаза, что ты видишь чей-то оскал в разлитой кругом тьме, – неужели мы действительно смогли это себе вообразить просто потому, что хотели, чтобы это было правдой?

– «Месть в этом сердце, – читал профессор Малколм, – смерть в моей руке, кровь и отмщенье мне стучат в виски» [12] У. Шекспир. Тит Андроник. Акт II, сцена 3 (пер. А. Курошевой). .

Ники закашлялась, между нами в ярком свете плясали пылинки; живущие на Колокольне вóроны взлетели, выпорхнув из теней, в которых прятались.

В конце концов я отыскала Алекс и Грейс – они сидели, свесив ноги, на ограде у корпуса, где находилось отделение истории искусств. Голова Грейс покоилась на плече Алекс, глаза закрыты, как у спящей, и лишь легкое шевеление губ свидетельствовало о том, что она бодрствует. Я подошла, по-прежнему ощущая некоторую слабость, чувствуя каждое сухожилие и каждую вену в щиколотках, и присела рядом с ними.

– Привет.

Алекс пробормотала в ответ что-то нечленораздельное, Грейс выпрямилась и улыбнулась.

– Ну что, пришла в себя?

– Ну да, – кивнула я. – Более или менее. – Я решила сменить тему: – Где Робин?

– Не знаю, не видела, – откликнулась Грейс, глядя на учениц, толпившихся у библиотеки и указывавших на рабочих, пересекавших школьный двор.

Несмотря на многочисленные протесты, во время весенних каникул они должны были вырубить деревья. Я тоже подписала петицию, понимая, впрочем, что в этом нет никакого смысла. Директор школы восседал на своем троне, и никакие протесты не способны были его столкнуть с него. Удар молнии, от которого почернел вяз, он воспринял как нечто вроде знамения или удобного предлога для очистки двора от деревьев, веками создававших уют и прохладу для многих поколений студентов «Элм Холлоу».

Грейс достала из сумки яблоко и надкусила – по подбородку потек сок. Я вспомнила, как такую же бороздку проложила кровь птички, ощутила ее запах, тепло, но тут же стряхнула с себя эту мысль.

Мы сидели в молчании; наблюдая, как солнечные потоки пронизывают здания, слегка светящиеся от пыли. Наконец появилась Робин; растрепанная, как обычно, она вприпрыжку приблизилась к нам. За спиной у нее болтался рюкзак.

– Вот и ты. – Она слегка ущипнула меня за руку и села рядом.

– Вот и я, – слабо откликнулась я.

– У меня новости, – сказала Робин, перегибаясь через меня, чтобы откусить от яблока Грейс. Откусила, пожевала, сплюнула кашицу на землю.

– Черт, все еще не могу есть.

– А что такое, болеешь? – спросила я.

– Еще как. Уже несколько дней глотать не могу.

– Так что у тебя за новости? – спросила Грейс.

– Ладно, слушайте: вчера я зашла к Энди, все были в черном, все вопили, потому что… барабанная дробь, пожалуйста…

Мы уставились на нее. Я-то понимала, что последует. На меня накатила горячая волна липкой тошноты. Я уставилась на свои колени. В памяти, нет, на самом деле не в памяти, а в воображении мелькнула картина: перевернувшийся автомобиль, колеса которого, продолжая крутиться, отражаются в витрине. И я спросила, хотя ответ знала заранее:

– Так что все-таки случилось?

– Автомобильная авария. Настоящая трагедия. – Она посмотрела на меня и подмигнула, почти незаметно. – Машина перевернулась на шоссе, все произошло на рассвете. Говорят, врачи скорой находили фрагменты тела в самых разных местах. Прямо Шалтай-Болтай какой-то.

Повисло молчание, никто из нас не знал, что сказать. Этого просто не может быть. Мы не могли этого сделать. Это должно быть просто совпадением.

«И все же, – думала я, видя по разгоревшимся глазам девушек, что они, как и я, разрываются между надеждой и страхом, чувствуя, как рвется у меня сердце, – и все же, а что, если это не так?» Что, если силой нашей воли, силой праведного гнева фурий мы и в самом деле убили его; что, если налипшая на мои руки кровь птички на самом деле его кровь?

Нет, этого не может быть.

Наконец Алекс, прижав ладонь к горлу, рассмеялась.

– Нет, Робин, ты и впрямь больна.

– Знаю. – Робин закурила сигарету. – Потому вы со мной и возитесь.

Она положила голову мне на колени, закинула ноги на ограду и принялась выпускать в воздух дым, колечко за колечком.

Так мы и сидели в молчании, погруженные в свои мысли – плененные ими, пока башенные часы не пробили десять. Грейс и Алекс, как по команде, вскочили на ноги, стряхнули пыль с брюк и направились, каждая своей дорогой, на очередной урок. Мы с Робин остались, молча проводив их взглядами. Остро пахло лавандой и лимоном; в горле запершило, стало трудно дышать. Обеими руками я упиралась в камни ограды. Этого не может быть, это просто совпадение. Но воспоминания не исчезали, не стирались, как тень, застывшая на неподвижной поверхности воды. Осколки, в которых отражаются синие фары машины скорой помощи. Оранжевое мерцание уличных фонарей. Блестящие черные лужи на полотне дороги, уменьшающиеся по мере моего удаления от нее. Я была там, сомнений нет.