Кэти Лоуэ - Фурии [litres]

– И что же… Что это был за ритуал?

– Заклинание. Кукольный обряд. Я закопала куколку под вязом. – Ники помолчала, посмотрела на то место, где раньше росло дерево, и вздохнула. – Скорее всего, ее там уже нет. – Она поднялась, стряхнула грязь, налипшую на тыльную часть бедер. – В общем, похоже, теперь мы в одной лодке. Так что… Очень жаль. Надеюсь, со временем станет легче.

Я промолчала. Ники, спотыкаясь, побрела через двор. Ослепительно светило солнце, листья горели на свету золотом и багрянцем. В разных концах двора робко толпились школьницы нового набора, делились на группы, которые скоро распадутся, как распалось наше содружество; а затем сложатся новые группы, и будут новые содружества и новые предательства. Я даже представить себе не могла, что год окажется таким длинным.

А затем последовали новые годы, каждый чуть длиннее, чем предыдущий.

Я окончила местный университет, где в коридорах колыхались тени Тома и Энди, изредка позволяя себе поддаться уговорам принять участие в какой-нибудь тусовке в студенческом общежитии. Защитила диплом, подала заявление в «Элм Холлоу», приписав, что, если нет вакансий, готова работать на общественных началах. И действительно проработала два года, пока не освободилось место. Преподавала, присутствовала на родительских собраниях, ревновала ко всем. Стала деканом. Временами видела его безжизненно осевшее тело, и у двери этого кабинета, и у других дверей.

И это был не единственный призрак. Повсюду мне слышался голос Робин, я видела ее в коридорах и классных комнатах, вращающейся в кругу новых школьниц, новых жизней. Я читала учебники по химии, рылась в скучных книгах по токсикологии, в старых книгах, где приводятся перечни печально известных отравлений. Теперь, с наступлением эпохи интернета, я постоянно выискиваю новые публикации, где содержатся хотя бы малейшие сведения о белладонне и ее вредоносном воздействии на человеческий организм. Потому что ужас белладонны состоит в ее ослабляющих организм свойствах, ведь той дозы, что приняла Робин, – то есть даже не приняла, а выкурила, – вряд ли достаточно, чтобы умереть. У нее просто остановилось сердце, иных побочных эффектов не было. Она умерла – невозможно себе представить! – в идеальной форме.

В конце концов я убедила себя – как это бывает с людьми зрелого возраста, когда сила воображения угасает и воспринимаешь исключительно реальное положение дел, – что, возможно, все было иначе, нежели мне представлялось. Про убийство декана я забыть не могла, в этом смысле действительность остается действительностью, но так или иначе примирилась с ним (если с такими вещами вообще возможно «примириться», ведь видения и тени все равно продолжают тебя преследовать). И все же это, можно сказать, осталось в прошлом. А вот все остальное – неужели просто цепь случайных совпадений? Быть может, это просто насмешка судьбы, что Том умер именно той ночью, когда мы совершали ритуал; а смерть Робин, если на то пошло, смерть, вызванная передозировкой, – да, конечно, трагедия, но такая трагедия, которую я при всем желании предотвратить не могла. И даже история, связанная с Ники, волшебной куклой и Эмили Фрост, – все это в своем роде игра воображения? С Ники я позже встречалась, к тому времени она уже сама стала матерью и какой-то большой шишкой в интернет-индустрии, в которой я ничего не понимаю. Она не могла этого сделать. Это невозможно, это детские игры, абсурд.

Чуднó, как в зрелом возрасте выдумки вроде этой способны превращаться в реальность: что-то вроде гимнастического кульбита ума. Но ведь верить проще, чем не верить, разве не так?

Как-то, сидя у себя за столом – в кабинете, который я все еще называла про себя его кабинетом, – я выглянула в окно: там, на свежескошенной траве, толпились школьницы, смеялись, читали, что-то записывали в тетради. Раздался стук в дверь: в щель заглянула секретарша с неизменно настороженным выражением лица. Она ведь так меня и не простила, хотя за что именно, сказать трудно; может, за то, что я грубо вела себя, еще будучи школьницей; взгляд, вздох, стон.

– Звонят, – бросила она.

– Соедините.

– Не соединяется, что-то сломалось. – Она повернулась, возвращаясь к себе на место. – Если угодно, можете взять трубку в приемной.

Я вышла в застекленную приемную; где-то в глубине скрипел и кашлял старинный принтер, рядом шумел вентилятор.

– Да? – Я прижала трубку к уху.

Этого звонка я ждала не первый день. Умерла мать. Упала, спускаясь по лестнице, сломала шею. Удивило только, как именно она ушла, я готовила себя к другому сценарию: долгой мучительной болезни, например циррозу печени или раку, если повезет, быстротекущему. Два дня спустя я встретилась с адвокатом – лысым коротышкой, почему-то меня на протяжении всего разговора ужасно раздражала болтавшаяся на обшлаге рукава нитка, – он передал мне ключи от дома, который я оставила сразу по окончании школы и куда, если не считать коротких визитов вежливости, не возвращалась.

Теперь это был дом призраков, в котором последние двадцать лет жизни мама прожила среди осколков прошлого, не притрагиваясь к вещам, оставшимся после отца, сестры и – как я убедилась со странным чувством признательности – моим.

Какое-то время я провела в своей прежней комнате, разглядывая пожелтевшие плакаты, отслоившиеся обои, темное сырое пятно в углу с выступившей поверх него плесенью. Неоновые браслеты на керамической подставке в форме руки. Школьное сочинение, которое я здесь оставила, уезжая в университет. Записка от Робин: «Увидимся на уроке. Целую». Полароидная фотография, запечатлевшая нас четверых, загнулась по краям, выцвела на солнечном свете. Губы Алекс прижимаются ко лбу Грейс, ладонь Робин накрывает мою руку, мы с ней смеемся, полные жизни.

Я щелкнула выключателем, закрыла за собой дверь, представила, что все просто куда-то ушли. Черные мусорные мешки на кухне, все воспоминания стерты.

На секунду я заглянула в комнату матери: как и следовало ожидать, полный беспорядок, по полу разбросаны пустые бутылки, смятая одежда, запах простыней, которые не меняли месяцами, а то и годами, спертый воздух. В холле висит в рамке семейная фотография, сделанная в каком-то давно закрывшемся парке отдыха: мы четверо весело смеемся, на всех сомбреро, собираемся прокатиться на лошадях. Сестра жмурится на ярком солнце, сжимает в ладошке леденец в форме Микки Мауса. «Ее комната, – подумала я. – Надо все оттуда вынести».

Перед тем как войти, я несколько минут простояла у двери, нервно сжимая в ладони мобильник, словно в ожидании звонка (хотя даже не вспомнить, когда по нему звонили в последний раз; оживал он только при получении почтовых сообщений о публикациях с заданными мною ключевыми словами – «убийство в «Элм Холлоу», «токсические свойства белладонны» и другие так и не раскрытые тайны).