Владимир Колычев - Вечность и еще два дня

— Огородиться, — повторила Полина, соглашаясь с ним.

— А так баньку прямо здесь можно сделать, — сказал Миша.

— Можно, — не стала спорить она.

Телевизор, одежду и постели нетрудно будет вынести в сени, муку туда же, сахар, хлеб. С посудой ничего не станется. Нагреть воды, вооружиться шайками. От печки будет хороший пар. Да, помыться с дороги неплохо было бы.

— Давай завтра, — сказал Миша.

— Можно и завтра.

— Или сегодня?

Полина поднялась, расправила плечи, как обычно делала, прежде чем надолго уйти в работу, взяла ведра, всучила их Мише и скомандовала:

— Воды натаскай!

Перед баней Полина все же приготовила обед, накрыла на стол. Миша не растерялся, выставил штоф самогона и вопросительно посмотрел на Полину. Та кивнула. Почему бы и нет? Она же не какая-то там пай-девочка из городского переулочка.

— Сначала моешься ты, потом я, — сказала Полина.

— Ну, это понятно. Только где ты будешь, пока я моюсь?

— В тракторе посижу.

— Ну, хорошо. А нормальную баньку я поставлю. И банька будет, и рыба.

— Это ты о чем? — спросила она, вспомнив, как ловила рыбу во сне, а потом узнала, что беременна. С Мишей ей такого счастья не нужно. Мужик-то он неплохой, даже хороший, но у нее уже есть ребенок.

Штоф опустел, кровь разогрелась. Полина тепло оделась, вышла во двор, а Миша закрылся в доме. Но в трактор она забираться не стала, сначала позвонила Варваре, услышала Антошку, затем прогулялась вдоль озера по дорожке, которую расчистил Миша. А напахал он лопатой не меньше, чем смог бы разгрести трактором. Сильный мужик, неутомимый. Даже пожертвовать собой ради любимой женщины может, не зря же в такую глушь забрался.

Полина улыбнулась своим мыслям. Любил ее Миша, и ей приятно было это осознавать. Может, и она его когда-нибудь полюбит. Полина же не какое-то бесчувственное бревно. Просто душе ее нужно немножко оттаять.

Миша помылся, в одних трусах и валенках натаскал из ручья воды, поставил греться и уступил место Полине.

— Все-таки надо баньку ставить, — сказал он, кутаясь в тулуп.

— Еще успеешь, — заявила она и улыбнулась.

— Пойду приму для сугрева. — Миша щелкнул себя по горлу и кивком показал на трактор, в кабине которого находился самогон.

Полина не возражала. Вряд ли ему требовалось ее разрешение, но она не была против. Лишь бы только он не нажрался.

Бревна подогнаны были плотно, сруб не продувался, печка грела жарко. В доме было так же тепло, как в парилке. Да и воды хватало. На пол Миша настелил досок, поставил на них таз. Полина разделась, забралась в него с ногами. Геля для душа у нее не было, шампунь из сельпо, мыло самое обычное, банное, такое продают без обертки. А мочалка кондовая, любую грязь отдерет.

Полина стояла в тазу в полный рост и споласкивала волосы, когда вдруг открылась дверь. Вроде бы и закрывалась она на защелку, но Миша запросто мог поддеть ее проволокой. Тут главное — захотеть.

А он хотел, это можно было понять по его горящим глазами. Нельзя ему было принимать для сугрева, а в дом заходить — тем более. Но он зашел.

Полина вздрогнула, но закрываться не стала. Не она же подглядывает, а Миша. Вот пусть он и стесняется. Он действительно смутился, но взгляд не отвел, смотрел на нее с жадностью с вожделением.

— Дверь закрой, — сказала она, удивляясь собственной невозмутимости. — Холодно.

— С какой стороны? — дрожащим от волнения голосом спросил Миша.

— А это насколько совести у тебя хватит.

Одной рукой Полина лила воду на волосы, а другой отжимала их, распрямляла снизу вверх. Одну грудь она закрыла, другую нет и особого стыда не испытывала.

— Уж чего-чего, а совести у меня много, — сказал Миша, закрывая дверь изнутри.

Он прикипел к ней взглядом, и лоб у него взмок не только от жары.

— Тебе девать ее некуда, — с усмешкой проговорила Полина.

Она вполне понимала, что не выдерживает сравнения с Варварой, но цену себе знала. Полина располнела после родов, грудь стала больше, но вряд ли кто-то мог бы назвать ее жирной. И талия у нее, и бедра без целлюлита. Не гордилась она своим телом, но и не стеснялась его.

— Некуда, — сглотнув слюну, подтвердил Миша.

— Там, где ум у тебя должен быть, место свободное. Ты эту совесть туда положи, — сказала Полина.

— Ну да, дурак, не спорю. Но ничего не могу с собой поделать, — сказал он и скинул тулуп.

— Попробуй взять себя в руки. Только не здесь.

— Смешно.

— Давай посмеемся вместе. Но не сейчас.

— А если сейчас? — Он стал стаскивать с себя исподнюю рубаху.

— Я очень тебя прошу, не сейчас! — с ожесточением сказала она.

Миша замер, снова натянул на себя рубашку, взял тулуп и вышел из бани. Полина улыбнулась ему вслед. Приятно иметь своего дрессированного медведя.

Миша стоял у озера, кутаясь в тулуп, смотрел в прорубь и лихорадочно курил. Он услышал Полину, но не обернулся. Неужели стыдно ему?

— Смотришь, как вода леденеет? — спросила она.

Вода действительно уже подернулась узорной наледью. Завтра утром Мише снова за лом придется браться.

— Щуку жду, — сказал он и затянулся.

— По щучьему велению?

— Сказать, чего хочу повелеть?

— Может, я сама догадаюсь?

— Думаешь, я просто так сюда, в эту даль, поперся, все бросил? Лишь бы с тобой быть!

Миша вдруг повернулся к ней, обхватил своими лапищами, стал целовать в лицо, шею. Полина не испугалась, ей даже передалось его настроение. Дурь, как известно, заразительна.

Но от Миши она все же оттолкнулась и сказала:

— Давай не сейчас!

— Ну, хорошо.

Он отпустил ее, но взгляд его не остыл, горячечное возбуждение не схлынуло.

— И пить больше не надо.

— А чаю?

— Будет тебе чай, — проговорила Полина и торопливо повернулась к нему спиной.

Не так уж он и плох, этот Миша, если может сдерживать себя. Когда она мылась, он вломился к ней нагло, да, но таковы все настоящие мужчины. Их нужно кормить и беречь, потому что без них тоска.

Полина убралась в доме, замесила тесто, напекла лепешек. Было уже совсем поздно, когда они сели пить чай. Печка жаркая, воздух сухой, чай горячий, лепешки вкусные. Хорошо, уютно. И телевизор тихонько работает.

— Сейчас бензин закончится, и все, — сказал Миша.

Чай он пил из блюдечка, по-деревенски. Полине смешно было наблюдать за ним, но ведь Миша как раз и пытался развеселить Полину. Занятно с ним, не скучно.

— Что — все?

— И спать.

— А я думала, за бензином надо ехать.

— Поедем. Завтра. Заправимся, купим все, что нам надо. Нравится мне здесь.

— Не знаю.

Полина глянула на телефон. Пока есть связь, эта пуповина, соединяющая ее с Антошкой, душа всего лишь ноет, но не стонет. Можно жить и даже строить планы на будущее. Не так уж все и плохо, но вдруг связь оборвется?