Федерико Аксат - Амнезия

А тот, кто прочел явную небылицу о своем прошлом, задумался бы, стоит ли верить всему остальному?

Вот только зачем моему брату понадобились эти ребусы?

Получив от Марка посылку с таблетками ESH, я решил: так брат призывает меня и Мэгги забыть обо всем, что было.

Теперь я начал в этом сомневаться.

Я брел по лесу. Была ночь.

Пола шла за мной. Бледная девушка в голубом платье, с ожерельем на шее. Все как в прежних снах, давно знакомое и привычное.

Землю, где прежде была яма, покрывал ковер из густой травы и сосновых иголок. Я обвел поляну лучом фонарика, и жуткие тени заметались из стороны в сторону.

Пола стояла в пяти-шести метрах от меня. Неподвижная, будто мираж, лишь ветер ласково перебирал ее волосы. Внезапно отрешенное лицо девушки стало меняться, как у персонажа из мультика. Губы растягивались в улыбке и шептали все те же слова:

— Ты кое-что забыл, Джон.

Только теперь в них слышалась злая насмешка. Я бросил на девушку яростный взгляд. В тот миг я ее ненавидел.

Вдалеке закричала сова, и я вдруг осознал, что стою на коленях на влажной почве и лихорадочно дергаю из земли тугие стебли. Я помнил, как в прошлом сне раскапывал могилу голыми руками и ничего не нашел. Но дрожащие скрюченные пальцы продолжали упорно впиваться в дерн. Я поднял фонарик, чтобы осветить борозды, которые прочертил в земле, и снова принялся раздирать руками землю, пока не сумел вырвать довольно большой кусок. Оказалось, что он прикрывал глубокую яму.

Прежде чем продолжить работу, я обернулся к девушке. Мою душу наполняло простодушное детское торжество. Пола одобрительно подняла большой палец.

Я лихорадочно копал, обдирая кожу, ломая ногти, находя радость в самой боли. Я знал, кто лежит в земле, и был готов стереть пальцы до мяса, чтобы его освободить.

Причины, по которым я это делаю, уйдут со мной в могилу.

Фонарик откатился в сторону. Мне пришлось лечь на живот, чтобы дотянуться до дна ямы. Пальцы наткнулись на твердое дерево. На дне лежало что-то квадратное, размером с кусок плитки для ванной. Я не стал тратить время на то, чтобы подобрать фонарик, а ухватился за края неизвестного предмета, чтобы вытащить его на поверхность. Это оказалось не так-то просто: моя находка крепко засела в земле и к тому же оказалась больше обычного куска плитки по меньшей мере на десять сантиметров.

Я потянул сильнее, и земля поддалась. Секунду спустя я смог вытащить свою находку на поверхность. Оказалось, что это деревянная шкатулка. На крышке была вырезана надпись: «Секреты».

Я принялся рассматривать шкатулку, бережно поворачивая ее в руках. Дерево отлично сохранилось даже под слоем земли. Я провел кончиками пальцев по буквам на крышке. И увлеченный своим занятием, не заметил, как Пола приблизилась и, опустившись на колени, стала разглядывать мою добычу с не меньшим любопытством. Когда я хотел поднять крышку, девушка накрыла мою ладонь своей. Ее рука была холодной, словно рыбья чешуя.

— Еще не время, — произнесла Пола чужим, незнакомым голосом.

Я снова попытался поднять крышку, и снова рука Полы помешала мне, но на сей раз она была не просто холодна, а охвачена трупным окоченением. Я обернулся, хотел было потребовать, чтобы девушка отпустила меня, но не смог вымолвить ни слова, увидев изъеденное червями полусгнившее лицо, лохмотья кожи, сквозь которые виднелся череп, и распахнутый в немом вопле рот.

Я закричал, и все, что было вокруг, исчезло: Пола, ящик, лес. Подо мной разверзлась бездна, и я полетел во мрак, в мягкие когтистые лапы невидимых чудовищ.

Мэгги испуганно смотрела на меня с порога моей спальни.

Началась еще одна неделя испытаний. Наступило время прощаться с Марком. Следствие, из-за которого пришлось отложить похороны, стало для меня благословением — я смог худо-бедно подготовиться к тому, что придется смотреть, как гроб с телом моего брата опустят в яму.

Я вырос в семье не слишком ревностных христиан; мать иногда водила меня на службу, отец, по его собственным словам, придерживался «конструктивного взгляда на религию». В переводе на человеческий язык это означало, что он брал от христианства все, что ему нравилось, и отрицал то, с чем не мог согласиться.

В детстве, до того, как заболела мама, я относился к религии скептически, потом же метался из крайности в крайность. Вера то необъяснимым образом разгоралась во мне, то гибла под гнетом отчаяния. Обычное дело для подростка. Как ни странно, я начал по-настоящему обретать Бога, когда понял, что превратился в алкоголика. Мы с Господом еще не сделались добрыми друзьями, но я к этому стремился.

Теперь моей главной опорой стала Дженни. Сначала я не хотел говорить ей о дядиной смерти, но дочка сама обо всем догадалась, ведь у детей есть шестое чувство. Как-то раз она спросила, не грустно ли мне, а потом сказала, что точно знает — дядя Марк теперь на небесах. Я подумал, что Дженни узнала об этом от матери, но Триша поклялась, что ничего ей не рассказывала. Бывшая жена, как могла, старалась меня поддержать, и даже Морган на время прекратил свои дебильные выходки. Они с Тришей разрешили мне взять дочку на три дня. С нами почти все время была Мэгги. В те дни я узнал, сколько сил и радости может подарить крошечное существо, которое носится по дому, таская своих Барби за волосы на манер пещерного человека.

Панихида прошла в церкви Святого Якова. Преподобный Пайгрэм, который знал Марка с детства, сказал искренние, прочувствованные слова. В последние годы священники стали мягче относиться к самоубийцам, а Майкл Пайгрэм всегда был передовым человеком и оставался им, даже разменяв восьмой десяток. В тот злосчастный дождливый серый день меня утешил его добрый голос.

Все подходили выразить соболезнования, а я отвечал одной и той же заученной фразой. Похоронные обряды — самая большая мерзость, унаследованная нами от предков.

На выходе из церкви я отстал от остальных, почувствовав, что, если еще один малознакомый человек сунется ко мне со словами сочувствия, я разобью ему нос.

Церковь Святого Якова стояла на холме, в стороне от города. За ней располагалось старое кладбище с изъеденными временем надгробиями, серыми статуями и покосившимися крестами. Я сел на каменную скамью, не смущаясь тем, что она была мокрая. Мне требовалось хоть немного побыть одному.

За спиной зашуршала трава. Я обернулся и увидел Мэгги. Она раскрыла над нами большой черный зонт.

— Не бойся, я не стану спрашивать, как ты.

Я улыбнулся:

— Какая досада, я так ждал этого вопроса.

Мы долго молчали. Дождь немного утих, но еще продолжал барабанить костяшками пальцев по куполу зонта.

— Знаешь, Мэггс, я все думаю о фургоне, который видел в тот вечер.