Валентина Назарова - Девушка с плеером

— Нам было лет четырнадцать или, может, уже пятнадцать; дело было в девяностые. Тогда считалось модным устраивать рейвы прямо в поле. Привозишь колонки, пульт, закупаешь колеса и воду — и все, можно начинать. Мы приехали туда с ее братом. Играла музыка. Тогда ведь не было интернета, кто‐то привез диски из Лондона, чей‐то парень, я уже не помню. Так вот, мы с той девчонкой уже приняли по мэнди и ждали, когда подействует, и тут послышались сирены: кто‐то из местных фермеров вызвал копов. От ужаса мы проглотили все, что было у нас с собой. Хорошо, что оказалось не так много. Я схватил ее за руку, и мы побежали. Господи, ну и ночь была! Я так быстро не бегал никогда в жизни, мы перепрыгивали через какие‐то изгороди, спотыкались, за нами гналась собака, потом мы кубарем покатились с холма. Когда наконец сирены стихли и мы поняли, что за нами никто не гонится, мы вдруг почувствовали, насколько обдолбались. Мы лежали грязные в кустах, все исцарапанные и окровавленные, и нас перло так, что, казалось, сейчас просто разорвет. Мы говорили, смотрели на звезды, пели песни. А ведь у нас не было даже телефона, чтобы поставить музыку или позвонить и позвать на помощь. Конечно, ни один из нас такого не планировал, но мы были подростками и оба перебрали колес, поэтому как‐то так вышло, что мы начали трахаться — неловко и неумело, прямо на холодной земле. Но это было невыразимо прекрасно и, вероятно, спасло наши рассудки или даже жизни. Потом наступило утро. Мы лежали в обнимку и дрожали, когда нас нашел какой‐то парень, который гулял там со своей собакой. Он вызвал скорую и копов. Нас отвезли в больницу с обезвоживанием и переохлаждением. Я посчитал эту историю волшебным приключением и думаю так до сих пор. Но моя подружка восприняла ее совсем по‐другому. В ее понимании мы нашли свою судьбу и должны быть вместе. Хотя это совершенно невозможно хотя бы потому, что мы кровные родственники. Но история и правда прекрасная, понимаешь, дарлинг. Я никогда ее не забуду. Жизнь состоит из таких вот прекрасных историй. Их не нужно осмысливать, их нужно просто беречь, чтобы потом, когда состаришься, рассказывать их молодым. Пойми, не нужно искать во всем смысл, просто наслаждайся. — Он снова оттянул лиловую резинку и щелкнул себя по запястью, будто одергивая или напоминая себе о чем‐то важном.

Бедная Ханна, подумала я. Ведь, без сомнения, Крис говорил о ней. Ты знала об этом? Знала, что она любит его с четырнадцати лет? Наверное, нет. Иначе ты бы не стала, не смогла бы спать с ним. Видимо, отсюда и вытекают все странности вашей с ней дружбы.

— Послушаем музыку? — внезапно спросил Крис, остановившись напротив меня. — А то я что‐то все гружу и гружу тебя. Пора пожалеть твой мозг.

Я пожала плечами. Мне нравилось слушать его сбивчивую речь, мне хотелось, чтобы этот сюрреалистический вечер продолжался вечно, и я была согласна на все.

— Крис, а ты есть на фейсбуке? — осторожно спросила я.

— Нет и никогда не был. Бессмысленная херня.

Я облегченно вздохнула. Он воткнул свой айпод в колонку:

— Что ты хочешь послушать?

— Я не знаю, сам выбирай.

— Вот задачка. — Он почесал в затылке. — Конечно, в голове у меня из‐за того, что я тебе рассказал, вовсю фигачат The Chemical Brothers, но нужно нечто другое.

Поразмыслив, он нажал на «плей». Из маленькой колонки раздались далекий смех, шепот и моментально заставивший мою душу тосковать звук аккордеона. Это был Том Уэйтс, любимый мамин Том Уэйтс. Ты помнишь? Танцы посреди гостиной, щелканье ее старого кассетного магнитофона? Я невольно улыбнулась, по коже пробежали мурашки. Я не знала слов, но один только голос Уэйтса вернул меня в старые добрые времена, когда мы по очереди танцевали с мамой посредине ковра в нашей старой гостиной с высокими потолками и она прокручивала нас за руку, ведя в танце.

Крис не мог не заметить, как изменилось мое лицо.

— Не говори мне, что знаешь, кто это! — Его лицо осветила широкая улыбка невероятного детского восторга. — Дарлинг, это же просто факин невероятно. Ты еще ребенок, откуда тебе его знать?

— Моя мама… — Я не успела закончить.

— Я знал только одну девушку, которой нравился Том. — Крис закурил самокрутку и передал ее мне после пары затяжек.

— Кто она? — спросила я, выдыхая голубоватый съедобный дым.

— Русская. Сумасшедшая, она любила кружиться по комнате под эту песню, вот послушай: «For she loves you for all that you are not, when you're falling down», — пропел он одними губами вместе с Томом Уэйтсом.

Внезапно меня охватило жгучее чувство стыда. Я не имела права на этот вечер, эту комнату, эту песня. Они принадлежали тебе. Но что тут поделаешь, от некоторых вещей невозможно отказаться, даже если знаешь, что они достались тебе по ошибке.

— А что с ней сейчас? — спросила я, рассматривая «наскальную живопись». — С той девушкой?

— Уехала. — Он неопределенно махнул рукой. — Для каждого наступает момент, когда пора уезжать.

Опершись на локти, я лежала на ковре напротив него и наблюдала за тем, как его выцветшие глаза краснеют от дыма. Мы молчали. Крис встал с дивана и растянулся на ковре поодаль. Телевизор разбрасывал по стенам матовые голубые блики, как будто мы лежали на дне глубокого колодца. Его пальцы нашли мои. Том хрипло шептал нам на ухо: «And now she’s dead, forever dead, forever dead and lovely now».

Status: не прочитано

11:41 / 25 июня 2015, четверг

MGMT — «Indie Rokkers»

Я забралась на него верхом и посмотрела прямо в глаза, с вызовом, почти нагло. Потом стянула с него футболку и долго целовала, чувствуя на губах солоноватый вкус его кожи. Крис наблюдал за мной, не произнося ни звука, то и дело поднося к губам самокрутку и выдыхая вверх медленно уплывающие в пустоту колечки дыма, которые растворялись в темноте где‐то под потолком.

Я не думала ни о чем. По крайней мере старалась. Я хотела его — по‐настоящему, физически. Ты же понимаешь, о чем я? И мне жаль, что первый мужчина, который вызвал во мне такие чувства, оказался твоим парнем. Да, у меня было несколько парней. И видимо, еще несколько изнасиловали меня, когда я была в отключке. Но я никого не хотела так, как Криса в ту минуту, на грязном ковре, в комнате, где когда‐то танцевала ты. Сейчас мне было бы легче, если бы ты умерла.

Самокрутка и песня закончились почти одновременно. Крис лизнул пальцы и затушил окурок. Отбросив его куда‐то в сторону, перевернул меня на спину. Поцеловал меня одними губами, и я почувствовала вкус пепла.

Я знала, такое больше никогда не повторится, поэтому старалась запомнить каждую деталь. Мерцание ночного телевидения, треск холодильника, надписи, проступающие сквозь краску на стенах. Он стянул с меня джинсы, и я снова оказалась сверху. Если не хочешь знать, что было дальше, не читай, пропусти следующую страницу. Но мне просто некому рассказать об этом, кроме тебя.