Камилла Уэй - О чем мы солгали

– Эмили, – сказала я. – Ты Эмили Лоусон, правильно? Что ты здесь делаешь?

У меня было ощущение, что ко мне явился призрак из прошлого. В глубине души я верила, что она мертва, так же как Даг и Тоби – еще одна жертва Ханны.

– Я могу пройти? – спросила она. У нее были ясные голубые глаза Роуз и темные густые волосы Оливера: такая красивая девочка или, скорее, – молодая женщина; ей было тогда двадцать пять лет.

Эмили сказала, что ей известно, кто я – женщина, воспитавшая Ханну, убившую впоследствии моих мужа и сына. Она поделилась, что живет в настоящее время во Франции и еле-еле сводит концы с концами, работая официанткой в отеле.

Безусловно, я пригласила ее в дом и мы сели у меня на кухне.

– Твои родители знают, где ты? – спросила я. Я коротко виделась с Роуз после пожара, до моего отъезда, поэтому мне было известно, в каком отчаянии она пребывала, все еще пытаясь разыскать свою дочь, но после этого за семь лет мы не общались ни разу.

Эмили помедлила с ответом, опустив голову.

– Нет, – сказала она наконец. – Я не говорила с ними с того дня, как ушла.

– Разве ты не встретишься с ними? Не скажешь, где ты? Что с тобой все в порядке?

Она покачала головой, и ее глаза наполнились слезами.

– Я так сильно скучаю, – сказала она. – Я поняла, что не в состоянии вернуться назад – только не после того, что сделал мой отец. Я не в состоянии вернуться и делать вид, что ничего не произошло, что мне неизвестно про Ханну, про то, что он отдал свое собственное дитя. Я не смогла бы жить с этим, хранить ради моих родителей их ужасный секрет, позволив братьям расти в неведении, что у них где-то есть сводная сестра.

Я кивнула.

– Но зачем ты пришла ко мне, Эмили? После всех этих лет?

– Потому что… – Она опустила глаза и, проследив за ее взглядом, я увидела наметившийся животик и догадалась.

– Ты в положении, – сказала я.

Она внимательно посмотрела на меня своими прекрасными голубыми глазами.

– Я собиралась держаться в стороне. Но сейчас мне кажется, что это неправильно. Я хочу, чтобы моя семья узнала о ребенке. – Она расплакалась.

– Тогда иди к ним, – сказала я.

– Мне нужна правда, Бет, – ответила она. – Я должна знать.

– Знать что? – спросила я, оттягивая время, потому что уже понимала, о чем она хочет меня спросить.

Эмили помедлила, потом взглянула мне прямо в лицо и произнесла:

– Ханна мне сказала, что моя мать столкнула Надю. Что она ее убила. Это правда?

– Убила ее? – повторила я. – Что заставило тебя так думать?

– Ханна мне сказала. Она звучала уверенно. Была абсолютно убеждена. Мне важно знать правду, действительно ли моя мама это сделала. Потому что, если она способна совершить такую гнусность, я никогда не вернусь. Я не захочу ее больше видеть.

Я посмотрела на нее. До сих пор не знаю, почему я так сказала, единственное, что приходит в голову – я все еще была переполнена болью и негодованием. Я потеряла семью и, признаюсь честно, винила в этом Роуз. Вся ответственность за смерть Дага и Тоби лежала исключительно на ней. Так зачем же мне врать ради нее? Зачем говорить Эмили, что ее мать невинна, позволив им воссоединиться, воссоздать идеальную волшебную жизнь, в то время как моя лежит в руинах и ничего в ней больше не осталось? Однажды я попросила Роуз о помощи, но она мне отказала – зачем мне сейчас помогать ей? И я рассказала. Выложила все начистоту, смотря ей прямо в глаза:

– Да, это правда.

Она тяжело вздохнула, изменившись в лице.

– Так, значит?

Я была готова моментально взять свои слова обратно, потому что видела, что Эмили мне не поверила, не поверила, что ее мать способна на такой омерзительный поступок. Я видела, что ей хочется услышать, что ее мать невиновна, вернуться в семью, навести мосты в отношениях с отцом, зажить как прежде, а я всего за несколько секунд лишила ее всего этого.

– Эмили, – сказала я, – иди к родителями, они тебя любят – что бы они ни совершили, они тебя очень любят. Встреться с ними, я потеряла свою семью, не теряй свою.

Но она отвернулась от меня.

– Не могу.

– Куда же ты пойдешь? Что будешь делать? Ты еще вместе с отцом твоего будущего ребенка?

Она покачала головой.

– Мы расстались, – тихо сказала она. – Ему это не нужно. Не знаю, что я буду теперь делать. Прошлым летом я подружилась с девушкой из Глазго, у меня сохранился ее адрес. Может, разыщу ее, постараюсь найти там работу.

– Ты справишься?

Эмили горько посмотрела на меня.

– Думаю, разберусь. – Она вытерла слезы. – Не рассказывай им, Бет. Обещаешь? Никогда не говорить моей матери о нашей встрече сегодня.

– Обещаю, – сказала я.

Она кивнула и какое-то время мы смотрели друг на друга, потом она встала и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.

Я часто о ней думаю, задаюсь вопросом, где она сейчас и что с ней стало. Мне нравится представлять, что где-то, возможно в Шотландии, она счастливо живет со своей собственной семьей.

Наверное, стоит рассказать Роуз; она все еще убеждена, что ее дочь умерла, став еще одной жертвой Ханны. Было бы правильно открыть ей правду. Но потом я вспоминаю о том дне на кухне много лет назад, когда я умоляла Розу о помощи и не получила ее – и это после всего, что я сделала для нее. Я предупредила ее о Ханне, но она оставила меня одну разбираться с этим. И теперь после суда Роуз вышла сухой из воды, находится вне всяких подозрений. Месть – слишком сильное слово, но, может быть, это своего рода возмездие за все, что она сделала с Надей и за то, что позже случилось с моим собственным ребенком. Допускаю, мне нравится идея о том, что Эмили теперь свободна от всего и всех, включая Роуз и Оливера, что она единственная из нас, по крайней мере, кто еще может начать все с чистого листа где-нибудь в другом месте.

Сегодня Клара в последний раз дала показания; на выходе из здания суда она обернулась, чтобы бросить прощальный взгляд на огромное строение из белого кирпича, надеясь никогда сюда больше не возвращаться, и испытала несказанное облегчение. Наступил сентябрь, было еще тепло, дул легкий ветерок, с деревьев, растущих вдоль магистрали, переполненной автобусами, слетали первые листья на испещренные солнечными зайчиками тротуары. Она достала мобильный и, увидев два пропущенных звонка Люка, замерла на полпути.

С момента выписки из больницы Люк жил в «Ивах», приходил в себя после перенесенных испытаний. Она лишь раз ездила в Саффолк, чтобы навестить его. Они бродили по полю за домом его родителей, наконец-то получив возможность поговорить с глазу на глаз, впервые с того времени, как Люк был найден в квартире Ханны. Во время прогулки Клара украдкой рассматривала Люка; она заметила, насколько сильно он изменился после пережитого. Дело было не только в еще не затянувшихся шрамах на руках; она обратила внимание, что в его глазах, когда-то полных самодовольного благодушия, появилась нерешительность, несвойственная Люку. Куда-то исчезла легкая улыбка, вечно витавшая на его губах. Она прекрасно понимала, что его рука, которой он раскачивал в такт шагам, рано или поздно непроизвольно потянется к ее руке.