Шалини Боланд - Соседский ребенок

– Нет. – Я резко вскидываю голову. – Никуда ты нашу дочь не заберешь.

– Это не обсуждается.

– Я нужна ей. Ей нужно мое молоко. – Кстати, я собираюсь сцедить все свое молоко и вылить – кто знает, что за дрянь мне подмешали вчера.

– В морозилке достаточно молока, хватит как минимум на неделю, – говорит Доминик, – к тому же она уже перешла на смеси, так что с ней все будет в порядке. Если понадобится, просто буду докармливать ее молоком.

– Никуда ты ее не увезешь, – говорю я. – Я не разрешу тебе.

– Прости, Кирсти. – Он выпрямляется и идет в дом.

Я вскакиваю на ноги и спешу за ним.

– Что ты делаешь?

– Собираю вещи Дейзи, – спокойно отвечает он. – Я уеду ненадолго. Не волнуйся. Я делаю это и ради твоего блага, и ради блага Дейзи. Тебе нужен перерыв.

Он носится по дому, собирая вещи, а я, как тень, следую за ним, умоляя, упрашивая, угрожая. Пытаясь помешать ему, выхватываю детские вещи из его рук. Но он с каменным лицом игнорирует меня. Я знаю, что выгляжу безумной, однако от отчаяния ничего не могу с собой поделать. И знаю, что чем больше я кричу, тем в худшем виде себя выставляю, а он тем сильнее убеждается в том, во что верит.

Рывком поднимаю сумку, которую он только что собрал, – ту, что с вещами Дейзи.

– Что ты собираешься с ней делать? – спрашивает Доминик.

Я не отвечаю. Не говорю ему, что решила пойти к Мел и забрать у нее дочь. Он хочет отвезти Дейзи к своим родителям, ну а я могу отвезти ее к своим.

– Кирсти. – Доминик вслед за мной выходит из комнаты Дейзи и спускается по лестнице. – Что ты делаешь? Куда ты идешь?

– Ты никуда ее не заберешь, – говорю я, хватая ключи от машины со столика в коридоре.

– Тебе нельзя за руль, – говорит он. – Ты вчера перебрала лишнего.

Я останавливаюсь. А может, он прав? Нет. Я абсолютно трезва. Может, слегка кружится голова, но это точно не от выпивки.

– Кирсти, не садись в машину.

– Я иду за своей дочерью.

– Нет. Если ты заберешь Дейзи, я вызову полицию… и социальную службу.

– Ты не посмеешь! – кричу я, поворачиваясь к нему.

– Тебе не позволят увезти ее, – говорит он. – После всего, что произошло вчера на глазах у соседей.

– Ублюдок. – Как же мне хочется, чтобы он понял, увидел, что я не опасна для нашей дочери.

– Нет, – говорит он, – я делаю это не для того, чтобы ты считала меня ублюдком. Я хочу защитить Дейзи и дать тебе шанс поправиться. Вот и все.

Я не могу допустить, чтобы он вызвал полицию и тем более социальную службу. Доминик знает, что победил. Ничего не могу поделать. Бросаю ключи от своей машины на столик и выпускаю из руки сумку. Она падает на пол. Моя жизнь разваливается, счастье утекает сквозь пальцы. Может, Доминик и прав. Может, у меня и в самом деле съехала крыша и я нуждаюсь в помощи. Ловлю свое отражение в зеркале и с ужасом вижу, как на меня смотри растрепанная женщина с запавшими глазами.

Стоя под душем, я пытаюсь смыть водой, которая мягкими струями обтекает мое тело, то бедствие, что угрожает моей семейной жизни. Смотрю на капли, оседающие на стеклянной стенке, и жалею, что не могу быть такой же – ни от кого не зависящей, безвредной капелькой воды. Я вглядываюсь в одну, а потом смахиваю ее рукой. Все, нет ее. Исчезла. Вот такие мысли и прогнали моего мужа. Пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки. Я встряхиваю руки и морщусь от боли в разбитом предплечье.

Доминик уехал к своим родителям. И забрал с собой нашу дочь. Я осталась одна в этом доме, который превратился в самодельную крепость, в тюрьму. Подняв голову к душу, закрываю глаза и стою не двигаясь. Не знаю, сколько я так стою. В конечном итоге мои мысли проясняются и уныние уступает место хоть и слабой, но решимости.

Кран скрипит, когда я поворачиваю его, выключая воду. Открываю дверцу и выхожу на коврик. На тыльной стороне двери висит влажное полотенце. Я вытираюсь им, осторожно промокая синевато-багровые синяки, потом иду в спальню и надеваю хлопчатобумажный сарафан, достаточно свободный, чтобы не раздражать поврежденную кожу.

Внизу снова пью воду, чтобы вывести всю отраву из своего организма. Я уже вылила в раковину сцеженное молоко, но не знаю, сколько еще понадобится сцеживаться, чтобы не подвергать риску Дейзи. Мысль о дочери причиняет мне физическую боль. Плачет ли она без меня? Скучает ли по своей маме? Мне страшно представить, что Доминик рассказал Джеффу и Одри. Они всегда баловали сына и сейчас наверняка примут его сторону, не задавая никаких вопросов. Я хорошо лажу с ними, я люблю их, конечно люблю. Только Доминик все равно остается их сыном, и в таких ситуациях, как сейчас, они с готовностью поверят ему, а не мне. В этом я абсолютно уверена.

Наливаю еще один стакан воды и иду в гостиную. На диване мне не сидится – уж больно неспокойно на душе, – поэтому я подхожу к окну и смотрю на наш тихий «анклав». Сегодня воскресенье, так что рабочих на стройке нет. Я перевожу взгляд на дом Мел, гадая, оправится ли наша дружба после всего случившегося. Почему она послала сообщение Доминику, а не мне? Наверное, она все еще обижена из-за денег. Я вздыхаю. Вероятно, я была слишком категоричной, слишком резкой. Вероятно, мне следовало бы давать ей взаймы с большим великодушием и не предъявлять никаких требований. Ведь, по сути, она почти член семьи. Однако сейчас я не могу размышлять об этом. Меня беспокоят другие, более важные проблемы, например что будет с моим браком, когда Доминик привезет Дейзи.

Забавно, но без Дейзи я не ощущаю настоятельной потребности проверять замки. Зачем? Может, это и хорошо, что она у родителей Доминика. Там ей безопаснее. Хотя дом Джеффа и Одри всего в пяти минутах езды, Мартин не знает, где они живут.

Замечаю, что машины соседа нет на площадке. Мое сердце сжимается от страха, когда я понимаю, что это значит… Мартин уехал. Но когда он уехал и когда вернется? Я не знаю ответов на эти вопросы, а это означает, что он может вернуться в любой момент. Решусь ли я на то, что нужно обязательно сделать? Разве сейчас, когда Дейзи нет в доме, не идеальный ли шанс? Только я еще не чувствую себя полностью нормальной. Мои мысли разбегаются во все стороны. Но одно я знаю наверняка: не успокоюсь, пока не выясню, кто или что находится в подвале у Мартина. Мне надо доказать самой себе, что я не повредилась в рассудке, что у соседа действительно что-то происходит. А еще, если уж совсем начистоту, у меня есть настоятельная потребность доказать Доминику, что он ошибался. И сказать: «Я же тебе говорила».

Беру с дивана свою сумочку с длинным наплечным ремешком и кладу в нее мобильный. Решаю выйти из дома через задний ход – на тот случай, если кто-то из соседей выглянет в окно. Открываю дверь, выхожу наружу и оглядываю сад и поля за забором. Вокруг полное спокойствие. Никого и ничего, кроме пожухлой травы, деревьев и неба. Я передвигаю тяжелый деревянный стол с плиток патио на траву, а потом тащу его к забору, разделяющему наши с Мартином участки. От ножек на лужайке остаются две полоски голой земли.