Инна Жарчинская - Скрипач

— Маша, — голос у него был такой тихий, мягкий, что я не смогла удержаться и заревела в голос, — что с вами… с тобой?

— У меня друг умер, — тихонечко завыла я, стараясь не привлекать внимания моей бдительной соседки, которая наверняка в этот момент от нечего делать караулила у дверного глазка очередную жертву.

Мне было стыдно, что он увидел меня такой — зареванной, с узкими, припухшими от слез глазами, красным блестящим носом, и к тому же воющей белугой.

— Близкий друг? — участливо спросил он.

— Теперь я думаю, что да, но до вчерашнего дня он казался мне одним из многих. А сегодня…

— Успокойся, Маша, это жизнь. Люди рождаются и умирают, никуда от этого не денешься, — он говорил это, а сам гладил по волосам. От его прикосновений у меня в ушах загудело, а сердце уже не помещалось в грудной клетке — так оно бешено колотилось.

— Я знаю, но мне все равно плохо. Понимаешь, я чувствую себя почему-то виноватой и ничего не могу с этим поделать.

Он взял меня за руку и повел наверх. Я и не думала сопротивляться. Пожалуй, в этот момент он был единственным, кого я хотела бы видеть рядом с собой.

— Маша, я не хотел бы оставлять тебя сейчас одну в таком состоянии, — объяснил он, подводя меня к своей двери. — Ты только не подумай ничего плохого.

— Вот и не оставляй, — попросила я жалобно, — иначе я точно свихнусь. Все так ужасно! Не могу больше всего этого терпеть.

Я услышала, как за дверью у Раисы кто-то кашлянул. Не кто-то, а она сама собственной персоной. «Теперь будет распускать по двору сплетни обо мне и скрипаче»: — решила я, но это меня почему-то совершенно не расстроило.

У него дома было тепло и тихо, пахло сдобой и чаем. Ник помог мне снять пальто и провел в комнату. Потом усадил на диван и сам сел рядом. Его присутствие меня успокаивало, поэтому, когда он по-хозяйски положил руку мне на плечо, я не стала ее сбрасывать.

— Маша, поверь, то, что сейчас кажется тебе трагедией, через год, если не раньше, уже перестанет быть таковой. А потери всегда будут, и к этому надо привыкнуть.

— Я знаю, но мне от этого не легче. Это уже третья смерть в моей жизни. Сначала умерла бабушка Соня. Она умерла так же легко и быстро, как Славка, — у нее был сердечный приступ, все случилось мгновенно. Потом умерла моя близкая подруга от лейкемии, и вот теперь Славка.

— А давай я тебя сейчас напою чаем, — предложил Ник. — У меня и булочки свежие есть, еще горячие.

— Кусок в горло не полезет, — вздохнула я.

— Ну, тогда попробуем кое-что другое.

Он встал, ушел в другую комнату и вернулся со скрипкой. Надо было видеть, как он ее нес! Так молодая мамаша впервые берет на руки своего первенца. И взгляд у него при этом был такой восторженный, такой нежный, как будто в руках он держал не кусок деревяшки, а любимую женщину.

— Посмотри на нее, — тихо сказал он, наклонившись к моему уху, — разве она не прекрасна? Это Страдивари. Какая талия! А эти эфы похожи на двух кобр, приготовившихся к броску. Всего четыре струны, а какие звуки умеет она издавать! Она плачет, смеется, проклинает… У нее есть душа. Хотя, думаю, тебе трудно в это поверить. Эта скрипка живая, в этом я не сомневаюсь ни на секунду. Иногда она обижается на меня, жалуется, и тогда приходится ее успокаивать…

Я хотела спросить: «А пирожное ты с ней на брудершафт никогда не ел?» — но поняла, что не стоит, уж слишком серьезно он все это говорил и, похоже, сам верил в свои слова.

Честно говоря, я никогда не была знатоком в этом деле. Как по мне, то все скрипки одинаковые, но, глядя на то, как ласково проводит он рукой по деке, как горят при этом его глаза, я и сама почувствовала, что скрипка непростая. Мне показалось, что она дышит.

— Страдивари? Я слышала, что на них играют только лучшие скрипачи мира. Где ты ее взял? — спросила я с недоверием.

Его лицо сразу же изменилось, в нем появилось что-то злое, жестокое, нечеловеческое. Тонкие брови сошлись на переносице, а в глазах вновь мелькнули желтые блики.

— А я, по-твоему, не лучший? — прошипел он. — Да на сегодня лучше меня никого нет.

— Я не спорю, — попыталась оправдаться я, — но ведь ты не выступаешь на большой сцене, мир тебя не знает…

— Ему повезло, — усмехнулся он. — А скрипку мне подарил один… человек много лет тому назад, когда я был еще подростком. Это самое дорогое, что у меня есть.

— Но ведь все скрипки Страдивари учтены, как же у тебя могла оказаться неизвестная скрипка?

— Ха, почему неизвестная? — он даже рассмеялся, сменив гнев на милость. — Очень даже известная. Это «Кошанский» — скрипка с удивительной судьбой, Маша.

К своему стыду, я понятия не имела, чем же так знаменит этот инструмент, и вопросительно посмотрела на Ника, ожидая продолжения, и он правильно истолковал мой взгляд.

— Эта скрипка принадлежала когда-то Российскому императорскому дому и была отдана в аренду самим Николаем II скрипачу-виртуозу Кошанскому. Заметь, не подарена, а отдана в аренду. Но после революции Кошанский сбежал из страны и увез с собой скрипку — по сути, он ее украл. Идиот, скрипка отомстила ему. Его имя забыли, а сам он в эмиграции тяжело болел и умер в нищете. Скрипку же ему пришлось продать. Она переходила из рук в руки, пока не попала к Пьеру Амойалу — французу, скрипачу-виртуозу. Стоит ли говорить, что он очень дорожил этим чудом. Оберегал как мог и даже заказал бронированный футляр, чтобы «Кошанский» случайно не пострадал. Но в городке Салуццо эту скрипку у него украли — угнали автомобиль, в котором она находилась. Полиции вскоре удалось выйти на след Марио Гутти — человека, который угнал машину со скрипкой. Но, когда к Марио пришли, то нашли его уже мертвым, он лежал на полу в луже собственной крови с перерезанным от уха до уха горлом — у неаполитанской мафии это называется вечной улыбкой. С тех пор «Кошанский» так и не найден.

Я не могла поверить в то, что он мне рассказал. Мне казалось, что он разыгрывает меня, зная, что я ничего не знаю ни про «Кошанского», ни про то, что с ним приключилось. Но вся эта история заставила меня поежиться от страха. Я представила себе этого Гутти с перерезанным горлом и перевела взгляд на скрипку, которую Ник держал в руках.

— И это она? — спросила я недоверчиво. — Но кто мог тебе ее отдать и за что? Не верю, что у нас есть еще есть такие меценаты.

— Я получил «Кошанского» от его истинного владельца, — ответил скрипач с вызовом.

— От Николая II, что ли? — не удержалась я от сарказма.

— Нет, Маша, — он сделал вид, что не заметил моей издевки, — от дьявола. Все скрипки Страдивари принадлежат ему и только ему. Ведь именно на таких условиях великий скрипичный мастер и получил свой дар. А ты не знала, что про Страдивари еще при жизни ходили слухи, что он продал душу дьяволу? Но не продал, нет. Это был другой договор.