Инна Жарчинская - Скрипач

Он положил руку на плечо инквизитора, и тот инстинктивно вжал голову в плечи, как будто боялся, что дьявол может ее оторвать. Смех дьявола, холодный и искристый, как молодое шампанское, наполнил кабинет Великого инквизитора, словно хрустальный бокал. От этого смеха Фому пробил озноб и закружилась голова. Ему хотелось только одного — чтобы все поскорее закончилось, неважно как, но как можно скорее!

Постучав указательным пальцем по выстриженной тонзуре, дьявол произнес голосом самого Торквемады:

— Вбей себе в голову, Фома, дьявол безгрешен, иначе Бог ни за что не позволил бы ему существовать и не поручил бы такой ответственной работы, как разбираться с такими грешниками, как ты. В мире не существует ничего лишнего, все зачем-то нужно, и я тоже. Как вам могло прийти в голову, что ангел света может превратиться в чудовище? Свет — это единственное, что имеет смысл в этой жизни, но ты его никогда не увидишь.

Бритая макушка Великого инквизитора от этих легких, почти неощутимых ударов покрылась ожогами, но боли он не чувствовал, потому что все его чувства притупились, все, кроме страха перед этим высоким красивым человеком в черном плаще, напоминающем крылья летучей мыши.

— Похоть, — продолжил дьявол, рассматривая пачку доносов, лежащих перед Торквемадой, — это еще один грех, которого я, к счастью или к сожалению, лишен. Никогда меня не интересовал этот физиологический процесс, даже тогда, когда я, как сейчас, находился в арендованном теле. А ты можешь сказать о себе такое?

— Я… я, — заикаясь, начал Фома, но дьявол тут же его перебил:

— Ты хочешь рассказать мне о красавице Кинегунде, проститутке, которую вы делили пополам с одним богатым евреем? Что ты замолчал или думал, что я об этом ничего не знаю? Смешно. Все, Фома, ты мне надоел. Сейчас я уйду, а ты бросишься меня искать. Не ищи напрасно, я сам приду к тебе тогда, когда сочту нужным.

Внутри у Торквемады полыхал огонь. Обида, злость, страх, жажда мести — все эти чувства буквально сжигали его, как тогда, много лет назад, когда его любовь отвергли. Он застонал от нахлынувшей боли. Эта дрянь, эта сучка посмела отказать ему! Она сбежала в Гранаду с каким-то мавром…

Дьявол тихо засмеялся, но на этот раз в его смехе не было никакого холода, лишь немного яда, совсем чуть-чуть, но и этого было достаточно, чтобы Великий инквизитор потерял голову от злости. Он вновь попытался вскочить, но тут же упал на пол, как подкошенный, и уже снизу смотрел на нависшего над ним дьявола. Унизительно, больно, обидно… Душа Великого инквизитора требовала мести, но голос черного человека его остудил:

— Ничего ты мне не сделаешь, но на всякий случай запомни: мы еще раз увидимся с тобой, но… — дьявол замолчал.

— Что «но»? — не выдержал Фома. — Что ты хотел сказать?

— Это будет перед твоей смертью, — спокойно продолжил дьявол и не спеша вышел из хорошо охраняемого кабинета Великого инквизитора…

Подлетев к знакомому окну, дьявол немного замешкался, размышляя над тем, стоит ли ему навестить соседку или дать девочке немного отдохнуть от его шуток.

Ник сразу почувствовал его присутствие. В отличие от других людей, которые никак не реагировали на это бестелесное существо, Николай Морозов всегда знал, когда дьявол рядом. Всегда в такие моменты в его душе начинала звучать «Дьявольская трель» Тартини, но не та, какой ее запомнил композитор, а та самая, подслушанная во сне, когда сам дьявол играл ему ее на скрипке.

— Вернулся, — грустно сказал Ник, чувствуя, как чужая сущность проникает в его тело, — а я-то надеялся…

— Мальчик, — поучительно произнес дьявол, — тебе не на что надеяться. Мы заключили договор, и я всегда буду возвращаться, потому что я так хочу.

— Но я больше этого не хочу!

— Об этом надо было думать раньше, — в голосе дьявола не было ни издевки, ни превосходства, только легкая грусть. — Почему вы никогда не задумываетесь о последствиях своих поступков? Хочешь, я тебе покажу сейчас, что ты потерял?

— Я и без тебя знаю, что потерял, — окончательно вышел из себя Ник, — я потерял свободу. Но я был слишком мал, чтобы это понимать…

— Хуже, мой мальчик, все гораздо хуже, — возразил дьявол, — ты потерял несоизмеримо больше, ты потерял свет!

Ник не понял, что ему попытался объяснить его «квартирант», но почувствовал, что в этих словах есть что-то важное, настолько важное, что лучше этого и не знать.

— Почему ты сбежал без моего ведома? — строго спросил дьявол.

— Потому что я так захотел! — ответил с вызовом молодой человек. — А что, нельзя было? Это ведь мое тело, и я тоже имею право им распоряжаться.

— Это НАШЕ тело, — поправил его дьявол, — и ты должен был меня дождаться, прежде чем что-то предпринимать.

— Если это, как ты говоришь, НАШЕ тело, то почему ты позволяешь себе принимать единоличное решение, даже не поинтересовавшись, хочу ли этого я? — взорвался Ник. — Или здесь играют роль только твои амбиции, а мои чувства не так уж важны?

«Вот так всегда, — подумал дьявол, — они видят и слышат только себя и не хотят при этом замечать свою вину, свои недостатки и просчеты».

— Ник, — объяснил он устало, — если ты был чем-то не доволен, то почему не стал возражать? Никогда, слышишь меня, никогда ты даже не попытался возразить мне. Никогда не пошел против моей воли. Так какие у тебя могут быть ко мне претензии?

Скрипач встал и достал из футляра свою скрипку и заиграл. Это была удивительная музыка, которую не дано было услышать ни одному смертному. Музыка, рождающая свет. Не обжигающий сетчатку глаз свет солнца, не дрожащий, едва заметный в ночи огонек свечи, не равнодушно-холодное сияние ламп и прожекторов, нет, это был совершенно иной свет.

Ник почувствовал, как покидают его все обиды и тревоги, как исчезает боль, как становится на душе тихо, спокойно и тепло. Хотелось смеяться и петь. Свет казался живым и нежным, он гладил Ника по голове, что-то шептал на ухо, и все, что мучило парня в этой жизни, растворялось в нем, исчезало, уступая место блаженству, описать которое он никогда бы не смог, даже если бы очень захотел.

Музыка, ставшая светом, свет, ставший музыкой, — они слились в единое целое, хотя представить подобное было невозможно.

И вдруг все закончилось. Ник даже вздрогнул от неожиданности. Музыка прервалась, и все вернулось на круги своя. Это было страшно, как будто во время операции перестал действовать наркоз. Нет, все стало еще хуже, чем было, потому что теперь ему было с чем сравнивать.

Боль, страх, обиды, тревоги вспыхнули еще сильнее, чем раньше, причиняя невыносимые страдания.

— Еще! — умоляюще попросил парень, — еще немного, пожалуйста.

Но дьявол уже вернул скрипку в футляр и закрыл его. Он понимал, что причиняет Нику страдания, но хотел, чтобы тот понял, что он потерял, заключив однажды в детстве этот договор. Что смерть, которой он так боялся, вовсе не так уж страшна и есть вещи пострашнее…