Натали Дэниелс - Кукушка [litres]

Желаю вам на вашем пути только самого лучшего. Берегите себя, дорогая Констанс. Встреча с вами была подарком судьбы. Я признательна за ваши смелость, острый ум, проницательность и за то, что заставили меня несколько иначе взглянуть на мир.

Привет, доктор Р. Как приятно получить от вас письмо! До чего же я люблю бумажные конверты, они так фантастически старомодны! Держу письмо на тумбочке у кровати и без конца перечитываю. Простите, что ответила не сразу (не успела оглянуться – уже весна). Собственно, и сказать мне особо нечего.

Настучала на вас Скрипуха. Тем не менее я так к ней привыкла, что теперь она часть моей жизни, как и геморрой (организм взбунтовался против бесконечного лежания и дерьмовой кормежки). Подозреваю, что именно она сливает информацию прессе. Очень надеюсь, что не упоминает при этом вас, хотя с нее станется. Другой крысой оказался доктор Звиздюк – понятия не имею, как его зовут по-настоящему, возможно, Джонсон, как вы пишете; он мне ни разу двух слов не сказал, вечно кружит по больнице, размахивая мечом своей бездарности.

Кстати – надеюсь, вы не обидитесь, – я написала вашему идиоту-боссу, Тому Уорнеру, жалуясь на то, как с вами обошлись. Сочинила хвалебную оду в вашу честь и подписалась «Мамочка-монстр» (черт, кто только придумал это дерьмо?!).

Мне надо сказать вам две вещи; три на самом деле. Во-первых, спасибо за добрые слова. Они меня очень тронули и удивили. Наоборот, это я вас должна за все благодарить. Без вас я не шла бы сейчас на поправку. Вы заставили меня радикально изменить свое мнение о вашей профессии. Хотя ваша преемница не слишком впечатляет; мало того что ее портновский вкус ужасен, так она еще и страдает совершенно убийственным галитозом [12] Галитоз – признак некоторых заболеваний органов пищеварения у человека и животных, сопровождающихся неприятным запахом изо рта. . Я готова сказать что угодно, лишь бы она скорее убралась из комнаты, – лучшая тактика, которая нас обеих идеально устраивает.

Да, соцработница сообщила про детей! Я на седьмом небе! Сначала предполагается раз в месяц, а дальше, если буду исправно принимать лекарства и смирюсь со своим состоянием – страдающей биполярным расстройством психопатки-невротички, – увеличат до двух.

Второй момент – вчера произошло нечто немыслимое. Теперь, когда погода чуточку приободрилась, – между прочим, в дальнем конце сада божественно цветут несколько яблонь, – я стараюсь больше бывать на улице. Короче, я ублажала на лужайке Чокнутую Ситу. Она хотела поиграть в собачек (вообще-то, она хотела «по-собачьи», но тут я сказала решительное «нет», хотя, видит бог, мне очень не хватает ласки), когда Скрипуха вдруг объявила, что у меня посетители. Во множественном числе: посетители. Я важно позволила ей привести «означенных посетителей» в сад – теперь, когда доподлинно знаю, какая она скотина, веду себя с ней еще более презрительно. Я думала, что пришли Карл и папа (который, кстати, в прошлый раз упомянул, что к нему приходила ужасно добрая психиатр, но больше ничего не вспомнил – это вы?). И опять ошибочка. Угадайте, кто пришел!

Да, доктор Р., мои дети! Джош и Энни стояли у задней двери и глядели во все глаза, а рядом маячила соцработнца. Во мне поднялась волна сумасшедшей любви; пуповина материнства никогда до конца не перерезается. На глаза навернулись слезы. Они сильно выросли и вели себя настороженно – вполне объяснимо.

В идеале я, конечно, хотела произвести не такое впечатление – я держала на поводке Чокнутую Ситу, которая задирала ногу у мусорного бака. Увидев их, я от удивления выпустила поводок, и она понеслась по лужайке прямо к ним. Чокнутая Сита и при лучшем раскладе товарищ, скажем так, беспокойный, а теперь в буквальном смысле лаяла.

– Велите ей сидеть! – крикнула я. – Она притворяется собакой!

Дети хлопали глазами. (Я выгляжу уже не так жутко: волосы отросли густые и сильные, от прогулок на солнце немного загорела. Короче, нормально выгляжу. Только вот на поводке у меня стояла на четвереньках огромная индианка.)

Энни, как всегда, сразу откликнулась.

– Место! Дрянная собачонка! – крикнула она.

Чокнутая Сита послушно опустилась на зад, высунула язык и, пыхтя, приготовилась к игре. Я догнала ее, схватила поводок и привязала к дереву.

В каком-то смысле это помогло разрядить обстановку.

– Привет, ребята! – сказала я.

Мгновение мы глядели друг на друга. Я протянула руки.

Лучше чокнутая мать, чем никакой, да, доктор Р.? Мы постояли обнявшись под бдительным оком соцработницы, а потом я повела их к ручью, который больше похож на лужу с продолжением. (Мы с вами, кажется, так далеко не забредали?) Словами не передать, как я волновалась; теперь в подобных случаях обхожусь тем, что кручу в пальцах листок.

По сути, однако, мы были те же, что и прежде. Мы с Энни устроились на солнышке, скинули туфли, опустили ноги в воду и стали плести венки из маргариток. Джош сел на корточки под яблоней. Соцработница – на скамью неподалеку. Ее сконфуженный вид вполне соответствовал нашему состоянию.

Энни засы́пала меня вопросами про это заведение, я показывала на разные окна. Она спросила, нельзя ли ей пожить здесь со мной и понаблюдать, как людей казнят на электрическом стуле. Не знаю, что она смотрит по телику.

– Пусть у тебя больше не будет нервных обрывов, мам, – вдруг попросила она без видимой связи.

– Не будет. Мне очень жаль, что я заставила вас через это пройти. Помни: я люблю вас больше всего на свете и не хотела вам навредить!

– Ну, больше так не делай, – ответила Энни рассеянно.

Ее внимание было приковано к Чокнутой Сите, которая увлеченно лизала свою воображаемую мошонку.

– Обещаю. Мне разрешат видеться с вами дважды в месяц.

– Ты будешь жить здесь?

– Пока да.

– Как думаешь, она принесет палку? Ну, тетенька-собака.

– Поди спроси.

Энни подскочила. Я смотрела, как ее спортивная фигурка несется к Чокнутой Сите, а соцработница мгновение не может решить, кто здесь опаснее.

– Как ты, Джош? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Странновато все это.

Я кивнула. Мы оба улыбнулись.

Я махнула ему подойти и сесть рядом. Обняла его за плечи, и он чуточку ко мне прислонился. Как я скучала по нему и нашим разговорчикам; у нас с ним особая связь; знаю, так говорить не полагается, но порой мне кажется, что мы друзья или брат с сестрой, а не мать и сын.

– Родной мой, прости за всю эту неразбериху, за то, что меня не было рядом. Вы оба ничем это не заслужили.

– Тебе лучше? – спросил он, скребя голень.

Его ноги стали более волосатыми. Меня неожиданно охватил благоговейный трепет: быть матерью мужчины – это вам не футы-нуты.