Брэд Паркс - Ничего не говори [litres]

В 11.40, когда Пальграфф наконец получил разрешение покинуть трибуну, я объявил перерыв на обед. Всем, кто наблюдал за процессом, это должно было казаться актом милосердия.

Но у меня был свой мотив – Бен Гарднер и анализ отпечатков пальцев.

Я добрался до своего кабинета, снял мантию и направился к двери офиса в тот момент, когда ее открывал Блейк Франклин.

– Привет, тебя-то мне и надо, – сказал он своим тягучим голосом, как всегда жизнерадостно, – есть минутка?

У меня, конечно, не было, но поскольку Блейк, похоже, был единственной причиной, по которой меня до сих пор не выставили из зала суда, я сказал:

– Да, конечно, проходи.

Как только он вошел и закрыл дверь, я сказал:

– Думаю, я должен выразить тебе свою глубочайшую признательность.

– Вот уж не знаю.

– Садись, куда тебе удобно.

– Нет-нет, я ненадолго, у тебя и без меня дел по горло.

Блейк стоял посреди кабинета. Вид у него был непривычно растерянный. В нагрудном кармане его пиджака дребезжал телефон.

– Извини, сейчас я заткну ему глотку, – сказал он, – ребятам внизу я сказал, что не могу его отдать из соображений национальной безопасности.

Он вытащил гаджет, потыкал в него, пока он не умолк, и положил обратно в карман.

– Ну так что? – спросил я. – Что ты сделал, чтобы убедить Кизи? Рассказывай.

– Знаешь, я не уверен, что должен… Словом… Если честно, то я вообще не знаю, стоит ли тебе об этом рассказывать. Но ты же станешь наводить справки, а я не хочу, чтобы ты на меня злился, когда узнаешь.

– В чем дело, Блейк?

– Сначала я пытался прибегнуть к старому испытанному способу. Накопать что-нибудь на Кизи, немного надавить, да чего там, ты и сам знаешь. Если взрослый мужик играет в поезда, логично предположить, что у него в шкафу есть скелет, а то и два. Ну или маленький вьетнамец. Или что-то еще. Но он оказался кристально чист. Поэтому я предложил ему сделку, от которой он просто не смог отказаться.

– Что за сделка?

– Он отзывает всех собак и оставляет тебя в покое, взамен я гарантирую ему, что место в Сенате в ноябре достанется его партии.

– Но как тебе… – начал я, и тут меня осенило, хотя я не мог в это поверить. – Погоди, Блейк, какое место в Сенате? Неужели твое?

– В понедельник я объявлю, что хорошо потрудился на благо граждан Вирджинии и не собираюсь больше переизбираться на новый срок.

При любых других обстоятельствах Блейк мог сказать такое только в шутку. Это было в его духе – как минимум трижды в неделю предсказывать закат своей политической карьеры.

Но на этот раз он не шутил.

– Нет, Блейк, ты не можешь…

– Почему? Очень даже могу. Ты же сказал, что дело касается семьи, что это вопрос жизни и смерти.

– Да, но я не…

– Нет, все кончено, – сказал он. – Я хорошо поработал, сынок. Отпахать три срока в двух разных партиях – это не карьера, это гребаное чудо! На самом деле таких ребят, как я, которые просто делают свое дело и не считают, что если у республиканцев небо голубое, то демократы должны назвать его зеленым, почти не осталось. Мы как динозавры. Пришло время вымирать.

– Нет, Блейк, остановись. Это же безумие. Мне не нужно, чтобы Кизи отстал от меня навсегда. Я просил тебя его попридержать. В понедельник позвони ему и скажи, что передумал. К тому времени я сам буду готов дать бой. Ты не… Я хочу сказать, что… конечно, я тебе очень благодарен, но ты не можешь вот так бросаться за меня на амбразуру. Ты не настолько у меня в долгу.

– Вот тут ты ошибаешься.

Он вытянул палец и слегка ткнул им в то место на моей груди, где благодаря сумасшедшему, которому пришла в голову мысль лоббировать таким образом своего сенатора, навсегда остался шрам.

– Нет-нет, подожди, так ты из-за этого? Блейк, я не закрыл тебя своим телом. Я, как и все остальные, хотел ее избежать. Это просто нелепая, глупая случайность. Ты не можешь из-за этого считать меня своим должником. Но если даже и так, ты устроил мне эту работу. Так что мы давным-давно квиты.

Сенатор покачал головой.

– Я понимаю, сейчас не самый подходящий момент… – сказал он. – Но он разве будет когда-нибудь подходящим? Одним словом, я… Я давно хотел тебе все рассказать. Еще когда это случилось. Но даже сейчас не до конца… не до конца уверен, что поступаю правильно.

Мне было так непривычно видеть, как неизменно красноречивый сенатор Франклин заикается, путается в словах и всем своим видом выражает нерешительность, я был так удивлен, что даже не пытался ничего вставить.

– Та пуля, – наконец сказал он, – была не случайной. Она с самого начала предназначалась тебе.

– Что ты такое говоришь?

– Помнишь, как активно мы продвигали тот оружейный законопроект, пытаясь привлечь всех на свою сторону?

– Конечно.

– Ну так вот, я знал, что наш билль зарубят еще до того, как мы представим его на рассмотрение. Мне недвусмысленно дали понять, что люди, которые ему противостоят, готовы на все, чтобы он не прошел, поэтому он в принципе не может быть одобрен парламентом. Но я… я оказался настолько упрям, что все равно его обнародовал. Решил, что как только мир увидит, какой он логичный, как умело ты все сделал… одним словом, мне показалось, что он получит такую широкую общественную поддержку, что его просто не смогут не принять…

– Блейк, это не возлагает на тебя вину за…

– Мне позвонили, – продолжал он, не обращая внимания на мои слова, – за день до нашей пресс-конференции. С телефона-автомата. Не знаю, откуда тот парень узнал мой номер, но выражался он предельно ясно. Сказал, что на Капитолийском холме каждая собака знает, кто готовил этот законопроект, и если я представлю его на рассмотрение, то он… то он…

Блейк судорожно сглотнул и с шумом выдохнул воздух.

– …он тебя застрелит. Он так и сказал. «Только попробуй устроить пресс-конференцию, и твой юный друг Скотт Сэмпсон получит пулю в сердце». Я подумал, что все это ерунда, и хотел показать, что он меня не испугал. Стоит кому-то заподозрить, что тобой можно помыкать, и… Это было просто высокомерие. Больше ничего. Глупое, банальное высокомерие. Мне казалось, никто не посмеет выступить против великого и ужасного Блейка Франклина или члена его команды. Я мог бы попросить тебя не ходить на ту пресс-конференцию или, по крайней мере, надеть бронежилет. Мог выставить охрану из полицейских. Мог сделать много чего другого. Но так ничего и не сделал. Просто несся на всех парах – полный вперед! – думая исключительно о себе и о своей идиотской репутации. А когда этот чокнутый выполнил свою угрозу, я… мне стало стыдно от того, что я наделал, что допустил. До такой степени, что даже никому об этом не рассказал. Ни тебе. Ни ФБР. Очень уж переживал, что обо мне подумают.

– Блейк, все равно, нельзя обвинять себя в том, чего…