Максим Шаттам - Да будет воля Твоя

Пробуксовав и оставив за собой облако пыли, Ханна уехала. Но в голове Йона это облако превратилось в настоящий торнадо, от которого закачалось все вокруг.

Последствия оказались трагическими. Довлеющий образ, обитающий исключительно в фантазиях, принимает свой окончательный облик на основании детских и подростковых воспоминаний, точно так же, как и личность человека. Как невозможно изменить взрослую зрелую личность, так невозможно изменить свой раз и навсегда сложившийся сексуальный инстинкт, его можно только немного исказить. А Йон вырос вместе с одержимостью маленьким красным цветком, которым он овладел, пронзил своей мужской силой до крови. Он снова и снова пытался изведать то первое ощущение с разными женщинами, но теперь, когда он обнаружил, во что на самом деле превратилась Ханна, он понял, что, вероятно, ошибался.

Он пронес свое желание через время. Он ошибся. Решение кроется в чем-то другом. Теперь это очевидно.

Второе событие, определившее судьбу нашего общества, произошло в конце октября того же года, примерно спустя месяц после визита Ханны. Тогда и произошел «инцидент» с собакой между Райли и его отцом. После него ребенок две недели не мог спать: каждый час он внезапно просыпался от того, что снова видел, как голова щенка разлетается от удара тяжелого молота. Ему не хватало Купера. Мальчик долго размышлял, как назвать щенка, и наконец остановился на имени героя комикса. Он привязался к Куперу с первых минут, как только его увидел. Зрелище его гибели мгновенно выкинуло его в другой мир, жестокий мир взрослых, и он не смог оправиться от такого удара. Йон точно рассчитал, куда бить, сын стал таким послушным, каким никогда не был: напуганным, покорным, рассеянным, с красными от утомления глазами. Радость жизни покинула Райли, он больше не смеялся (если он вообще когда-нибудь смеялся в присутствии отца), у него пропал аппетит, хуже того, утренние тосты со сливочным сыром больше не лезли ему в горло: они напоминали ему о том жутком утре, когда они отправились на бойню возле пустыря. Йона чувства сына совершенно не заботили, он знал, что каждый хороший урок должен быть усвоен в свое время, а конкретно этот требовал его много, и он, преисполняясь гордостью, смотрел, как его мальчик делает все по инерции, словно робот.

Лето выдалось особенно дождливым, а с наступлением осени ливни участились. Потоки воды изливались каждый день, затопляя поля и превращая густой подлесок в болота. Земля захлебывалась, с трудом глотая небесную воду, ее поверхность уже насытилась сверх всякой меры, а сеть ее подземных маршрутов настолько отсырела, что даже корни задыхались от такого затопления. Вскоре дождь сломил сопротивление водосточных труб и самых прочных крыш и постепенно просочился поближе к человеку: к нему на кухню и к ножкам его кровати.

Когда происходит катастрофа, люди делятся на две категории: тех, кто видит в этом кару Божью, и тех, кто считает это невезением. Первые, как правило, несчастны, потому что считают себя виноватыми в том, что навлекли на людей такой гнев, в то время как вторые несчастны из-за того, что живут в мире, где смерть столь непредсказуема. Со своей стороны, я думаю, что существует некая середина. Я верю в человека, следовательно, верю в Бога. Я считаю, что когда тысячи, потом миллионы и, наконец, миллиарды индивидов начинают, век за веком, верить в одно и то же, в конце концов, это начинает существовать. Таков закон природы. Когда некая сила, пусть даже ментальная, оказывает сильное давление, толкает в одном направлении, тогда космические течения неизбежно изменяются, и из-за этого рождаются новые центры притяжения. Бог существует, ибо мы сделали Его реальностью. Но сам ли Он давным-давно велел нам это сделать или же мы самостоятельно изобрели Его, чтобы заполнить невыносимую пустоту? Это не вопрос, поскольку ответа на него нет, а сохраняется лишь незыблемый картезианский постулат: мы верим в Него, значит, Он существует. Слишком много людей посвятили Ему слишком много времени, чтобы оно оказалось потраченным впустую. Это мое мнение. Но, думаю, такая логика может сработать и в другом случае. Например, если все жители одного округа бессознательно мыслят в одном направлении или испытывают гнев по одной и той же причине, охвачены тем же самым страхом, тогда со временем их чувства возымеют последствия.

И я думаю, что в ту октябрьскую ночь, там, где проходила граница владений Петерсенов, за пустырем, вдалеке от дорог и взглядов, произошел именно такой случай. Вода стекала туда столь мощным потоком, что в конце концов полностью размыла верхний слой почвы, и широкая река жидкой грязи ринулась с холма, растекаясь по территории в три сотни метров и рассекая поляну надвое, обнажив мрачное содержимое ее чрева. Этот участок земли, затерявшийся среди леса и поросших травой прогалин, находился так далеко от цивилизованного мира, что никто не интересовался им. Никто, кроме двоих мужчин семьи Петерсенов, ходивших по принадлежавшей им земле.

В те места Райли забирался крайне редко, но сейчас его потянуло туда, потому что он заметил, как вдалеке просела линия горизонта. Кроны деревьев, которые он знал как свои пять пальцев, имели непривычный вид. На следующий день после того, как грязевой поток схлынул, он пошел осмотреть окрестности, однако почва еще оставалась неустойчивой, и у него под ногами раздавались странные, словно вырывавшиеся из подземного чрева, звуки, напоминавшие бурчание в животе. По мере того, как он продвигался вперед, боязливо опираясь на стволы, к нему закрадывалась мысль, что недавно тут произошла странная перемена. Он чувствовал ее в воздухе: пахло озоном в соединении с очень сильным ароматом гумуса: так бывает, если во время грозы опустить нос в только что выкопанную в рыхлой земле яму. Лес загадочно безмолвствовал, казалось, животные также пребывали в оцепенении и с подозрением наблюдали за изменением в экосистеме. Сквозь низкие густые тучи сочился серый дневной свет, угроза ливней по-прежнему сохранялась, делая поход мальчика еще более опасным.

На последних метрах Райли замедлил ход и остановился на краю оврага – накануне его еще не было. Там, где раньше высилась купа деревьев и кустарников, создававших лесной полумрак, теперь виднелась глубокая продолговатая выемка, казавшаяся в слабом дневном свете темной осыпью среди зеленого узора.

Зрелище впечатляло. Райли такого не помнил. Он схватился за низкую ветку, так как от пустоты, оказавшейся прямо у него под ногами, закружилась голова, и он отступил на пару шагов назад. Можно было подумать, что здесь только что разбился авиалайнер. Он решил обойти трещину, чтобы полностью обозреть ее, и немного дальше обнаружил проход, позволявший спуститься вниз. Обнажившаяся таким образом земля напомнила ему рану, он рассматривал темную плоть мира, расцвеченную там и сям белесыми щепками, словно сотнями фрагментов костей, разбросанных взрывной волной. Разлом был глубоким, но крупные обломки разбитых камней, громоздившихся по краям, облегчали спуск в его более рыхлую сердцевину. Развороченная мощью скользившего грунта запутанная сеть корней, удерживавшая поверхностный слой земли, теперь торчала отовсюду миллионами более или менее тонких закрученных нитей, которые, словно пальцы скелетов, цеплялись за одежду Райли. Ему казалось, что он пробирается сквозь переплетения порванных жил, пытающихся помешать ему идти дальше. Такой путь будоражил и пугал одновременно.