Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

Всех троих мучили сомнения, каждого свои. Кирилла Гавриловича — опасения, что его могут попросить с работы, Маргариту Петровну — куда подевалась карточка посетителя, о которой она умолчала. Что касается товарища Шумного — он просто запутался в своих мыслях, однако на отдых не рассчитывал — было предчувствие, что и ночью ему предстоит работа — либо просмотреть книги, либо ждать визита гражданки Мухиной.

Пол был холодным всегда — и летом и зимой, вероятно, потому, что выложили его плиткой — темной и малопривлекательной. Оно и понятно: прежде никому и в голову не пришла бы мысль, чтобы плитка на полу радовала глаз. Чепуха, глупость несусветная! Прежде думали иначе — главное, чтобы было надежно, чтобы грязь легче убирать, а если вообще не убирать, не так заметно.

Лежит минуту, другую, хотя понятие времени ему знакомо не было. И холода он не чувствовал, как и тепла, а хотелось бы…

Лежит и пытается вспомнить — не получается! Так как и память исчезла — одни фрагменты не связанных между собой событий, которых и событиями назвать сложно. Однако он продолжает лежать, пытаясь опуститься в яму. Только там, в яме, на самом ее дне находится ответ. Это он еще понимает, а как опуститься в яму, не знает. Чувствует: кто-то идет, хотя совсем недавно на лестничной площадке было и впрямь тихо. Ни души. Он не в счет — души у него нет.

Тот, кто спускался, тихо бормотал что-то себе под нос.

…Какова вероятность, что он сейчас наткнется на бездыханное тело? — по голосу мужчина, — один процент или два? Согласно теории вероятности…

Вновь тишина, а затем вновь голос.

— Этого не может быть!

Лежал он лицом вниз и поэтому не видел, кто стоял над ним.

Испугался или заметил кровь? Кровь всегда пугает живых, вводит их в состояние ужаса. Дураки! Нет ничего благостней дымящийся субстанции! У него нет крови, у него ничего нет, а кровь и вовсе не кровь — моча это! Когда умирает человек, из него выходит не только дух. Случается, выходит еще кое-что, только самопроизвольно, без согласия своего хозяина.

Сейчас заорет — покойники никому не нравятся — ни себе, ни живым…

— Безобразие! — произнес мужчина, затем перешагнул через тело — это он почувствовал вместе с легким дуновением и теплом, которое зависло над ним на мгновение.

Скрипнула дверь, и все стихло.

Глупо! Ужасно глупо! Чего он добился? Еще один эксперимент? Неудачный, следует признать, как и еще один ненужный свидетель. Он его даже не увидел, только почувствовал. Точно! Он же его почувствовал! Забавно! Это уже кое-что.

Медленно поднялся с пола и глянул вверх. Высоко, чертовски, высоко! Но только для них, а для него — всего лишь крохотное желание. Именно таким образом он и поступил — подумал и оказался на площадке шестого этажа. Хотя почему шестого? Тот придурок падал с шестого. А как он орал! Боже, как он визжал — как недорезанная свинья! Мерзко, противно — никакого собственного достоинства. Разве так можно? А как нужно? То ли дело он сам. Защемило там, где не должно щемить — под левой лопаткой. Именно туда вошел свинец. Аккуратно вошел, не задев ребра, всего-то и не хватило пару миллиметров. И после этого утверждают: где-то есть господь! Что ему стоило — каких-то пару миллиметров! И он остался бы жив — пусть ненадолго, но и этого ему бы хватило сполна. Говорят: душа возвращается на место гибели — обман! Сколько можно лежать на грязном полу и дожидаться свидания?

Раздался писк — отдаленно похожий на комариный — он засмеялся. Как они обманываются, полагая, что покойникам после смерти встретиться легче, чем живым. Это миф!!! Не встретитесь вы никогда! Слышите? Это говорю вам я! Поэтому не сидите дома — встречайтесь, пока не поздно.

Почему он не может мыслить как прежде?

Еще один писк.

Потому, что больше не будет как прежде. А как будет? Так и будет — никак!

Город изменился — не узнать. Да и как узнаешь, если память пропала? Одни только чувства. Почувствовал знакомый запах — вспомнил. Исчез запах, и тут же забыл.

Он летел долго или так ему показалось. Летел, пока не ударился. Не больно, даже смешно — прежде таких высоких столбов не ставили. А пьяные валялись и прежде и сейчас. Пусть думают, он пьяный. Пьяный тот же мертвец — ему плевать на окружающих и на себя плевать. Мальчик с девочкой идут. Он и она — гимназисты? Тогда почему без формы? Ранцы за плечами, а в ранцах книги, книги, книги…

Книги! Ему нужны книги!!! Люди всегда пишут книги, они не могут не писать! Если они действительно не могут — напишут за них, другие напишут!

Он уже шагал — устал летать. Пройтись немного для разнообразия, чтобы как они, как люди, ногами по грязи, и по луже, и по доске… хорошо, хотя утомительно.

Книги, книги, книги…

Ветер уже подхватил угрюмого мужчину в сером плаще и вместе с опавшими листьями поднял высоко в воздух — мелькнули только холодные глаза.

А вот тут действительно высоко, но не чертовски… там он еще не бывал…

Особенно понравились сапоги — настоящая свиная кожа и в тон ей тужурка, тоже кожаная. Скрипят — и сапоги, и тужурка — поднимают настроение. Ефим Пафнутьевич прошелся, крякнул от удовольствия и запустил руки в карманы. Повернулся на каблуках и вновь крякнул. Много ли нужно человеку для счастья? Пустяк! Для полного счастья был нужен наган, а лучше маузер в деревянной кобуре. Маузера не дали, дали наган — тоже неплохо! Крутанул барабан и выбросил руку вперед. Сколько же ты жизней забрал, дружок? Судя по возрасту — немало.

— Бах, — Сидорчук выстрелил и представил, как он и в самом деле жмет курок и кого-нибудь убивает. А этот кто-то еще не знает, что у него настоящий револьвер системы наган, а сам Ефим Пафнутьевич уже совершенно другой человек! Уполномоченный он!

— Уполномоченный, — произнес Сидорчук, вслушиваясь в слово, что ласкало слух и согревало душу. — Будешь капризничать, пущу тебе пулю в лоб! Промеж глаз! Или в брюхо? В брюхо оно болезненней и помирать ты будешь долго — минут десять. Лежишь, смотришь полными от страха глазами и видишь. Не меня, старуху видишь — бабку в черном, а кто ее позвал? Кто в дорогу отправил? Ефим Пафнутьевич! И ждать ее заставил Ефим Пафнутьевич!

Первое крещение с товарищами, хотя называли его одним и тем же словом «мероприятие». Хорошее слово — многозначное, какой желаешь смысл, тот и вложи. Дурак не поймет, а когда поймет, уже поздно, поэтому он вдвойне дурак! Взгляд, как и осанку, перенял у товарищей, так и сказали: смотри на нас и делай как мы. Получилось, конечно, не сразу, но получилось. Как не удалось сразу пальнуть из нагана, только вытащить. Революция была в опасности даже в тихой мещанской квартире, заставленной дорогой мебелью. Опасность поджидала и в тихой спальне, где спала девочка — не состоявшаяся барыня. А пахло там как? Пряниками и колбасой, наливочкой и шоколадом, и еще чем-то — загадочным и прекрасным. А он в сапогах, а на сапогах пуд грязи и все на ковер, на ковер. На стул сел без приглашения, а стул — он его никогда прежде не видел, даже подумать не мог — ума не хватило, чтобы на таком стуле всю жизнь сидеть. А он и сидит, словно сидел всю жизнь и по сторонам не смотрит, а хочется! Ужасно хочется! А он не смотрит — борется с самим собой. Вот он враг! Тщедушный, с паршивой бороденкой! У этого гада даже борода не растет! Насколько он сволочь, гидра контрреволюционная, что борода у него расти отказывается! Мандат читает! Грамотный! Да чего там читать? На подпись глянь — там все сказано! Опять читает!!! Ну не дурак ли он, в самом деле?