Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

Алексей Митрофанович задумался.

— В деревню они ездили, если не ошибаюсь, во Владимирскую область — как-то словом обмолвились, а я запомнил. К кому ездили — разговора не было. Говорили, как хорошо отдохнули, какая прекрасная погода. Клавдия Степановна тогда была в сарафане с коротким рукавом и вовсе не загорелая. Шейка только слегка и плечики, а на лицо бледная. Вы знаете, прежде дамам загорать не рекомендовали — дурной тон, а Клавдия Степановна, как я уже отметил, воспитание получила превосходное. Думаю, и языками владела, и стихами увлекалась. Книжки видел, может, в библиотеку ходила, а может, к подруге — не сказывала, а мне спросить неудобно. Вижу, что книга, а какая — неизвестно.

— Понятно, — подвел промежуточный итог Виталий Борисович, — а в последнее время вы с ней общались?

— Крайне редко. Мне показалось, подозрительной она стала какой-то и недоверчивой. Хотя, чему тут удивляться? Я, например, тоже крайне подозрительный. Дверь лишний раз не открою. Подойду, послушаю и не открою. А зачем, спрашивается, открывать? Мне же нет никакого дела, а зачем тогда меня беспокоить по пустякам? Нынче, я вам скажу, психология человечества изменилась до неузнаваемости. Кампания предвыборная — звонят в дверь! Вы за кого собираетесь голосовать и почему? Разве так можно! Мы что, читать не умеем? Газеты не покупаем?

— Мы отвлеклись, — подсказал Виталий Борисович, — подозрительной стала.

— Верно, — согласился Горелик. — Может, чая? Правда, не помню, есть у меня чай или нет. Печенье точно есть. Вчера покупал. Сказали — вкусное, с орехами.

Виталий Борисович обвел помещение взглядом, мысленно поморщился и… согласился. Только в интересах дела он готов хлебать темную жижу из подозрительной посуды. Однако каким было его изумление, когда на столе появились две изумительные по своей красоте чашечки — в позолоченных юбочках и таких же нарядных фартучках!

— Вы с сахаром? Я обычно кладу один кусочек. Глюкоза мне необходима только для работы головного мозга. Прежде, — Алексей Митрофанович улыбнулся, — я съедал за раз целую банку сгущенного молока. Как вам? А съедал, знаете, когда? — Он вновь улыбнулся, — ночью! Умора! Утром встаю, а на столе пустая банка! И не помню ничего! А кто еще может ночью съесть целую банку сгущенного молока, если я живу один? Как лунатик — ничего не помню. Так,… а вот и чай, я в пакетах не люблю, в качестве эксперимента купил — не понравилось. До чего умны восточные люди! Слыхали, вероятно, о чайной церемонии?

Виталий Борисович мотнул головой.

— Вот и вы слыхали, приятно. А прежде, я вам скажу, кого не спросишь, вопрос в глазах и неуверенность. Какая еще церемония? Чайная?

Алексей Митрофанович рассмеялся и поставил чайник.

— Мне сегодня был сон. Обычно я сны игнорирую — некогда. Я, Виталий Борисович, как уже сказал, математик. Да, да и продолжаю работать всегда. Сон — не помеха, напротив, никто не мешает. Хотя телефон я отключаю и дверь не открываю. Звонок-то у меня видели какой? Этому звонку без малого лет пятьдесят — как дом построили. Стучать нужно, кто не знает. Звонок, бедняга, и сам себя не слышит — глухой! Так вот, был сон. А как вы думаете, кто мне приснился?

Виталий Борисович глянул на Горелика, а тот в свою очередь на опера.

— Клавдия Степановна?

— А вот и нет! Не угадали, вы приснились.

— Я?

— Представьте, — вы! Только образ другой. Я и думать забыл — некогда, а как пришли, у меня мысль — а где я прежде мог вас видеть? Конечно, нигде! Да и как я вас мог видеть, если никогда не видел! Логично? А сейчас прямо тут и вспомнил — во сне! Забавно, правда? Между нами говоря, многие открытия свершаются во сне, только умные люди предпочитают о данном факте молчать. И знаете почему?

— Почему? — эхом повторил товарищ Шумный.

— Сами-то подумайте, а в качестве подсказки скажу — природа человечества, тщеславие.

— То есть?

Алексей Митрофанович достал бумажный пакетик с печеньем и бережно надрезал край.

— Если открытие приснилось во сне, получается, что это и вовсе не ваше открытие, а случайное совпадение. Вы полагаете сны — индивидуальны?

— А как же еще?

— Вопрос спорный, противоречивый, желаете эксперимент?

Эксперимента мне еще не хватало, — подумал Виталий Борисович, хотя мысль показалась интересной.

— Желаете, чтобы вам приснился я?

— Вы?

— Только в качестве эксперимента, — успокоил Алексей Митрофанович, — ненадолго, только появлюсь и тут же исчезну, никаких разговоров, просьб, только появление. Два или один?

— Один, — не раздумывая, произнес Виталий Борисович и проследил, как в чашку опустился кусочек сахара.

— Настаивать не буду, ваше право, и ответ немедленный мне не нужен. Мы сейчас продолжим беседу на интересующую вас тему, а вы тем временем поразмышляйте над моим предложением. Задайте себе вопрос и забудьте, а потом вспомните. Будем считать, что родственников Клавдии Степановны мы обсудили. Теперь относительно самой трагедии.

Чай оказался вкусным. Виталий Борисович пил небольшими глотками, чувствуя тепло и еще что-то, некое умиротворение, приятную расслабленность.

— Смерть, — понизив голос, сказал Алексей Митрофанович, — всегда тайна. Но тайна только для тех, кто остался здесь, а для других и вовсе не тайна, а возможное перевоплощение, продолжение пути, только в ином измерении и с учетом допущенных ошибок. Вы можете относиться к данному заявлению по-разному, однако вас интересует совсем другая сторона вопроса, а именно: что же на самом деле произошло? Что случилось и почему погибла Клавдия Степановна? Если откровенно — не знаю, мне ближе третья версия, не самоубийство или убийство, а нелепая случайность — человек упал в пролет и разбился. В качестве аргументов могу привести следующие соображения.

Алексей Митрофанович еще разок глотнул и поставил на стол чашку.

— Во-первых, я ее не почувствовал, когда проходил мимо. Не было во мне чувства, что обнаженная женщина — Клавдия Степановна. При всем своем равнодушии к ней, я равнодушным не был. Парадокс? Ничего удивительного — вся жизнь сплошной парадокс. Конечно, я испытывал некое чувство симпатии, просто я постоянно занят собой, каждый час, минутку — всегда. Да и выражать симпатию я не умею, в школе не научили, а потом мне неинтересно выражать свою симпатию. Чувствовать — да, интересно, но выражать? Скажете, поделиться душевной теплотой? А как я могу ей поделиться, когда сам постоянно зябну? Во-вторых, чтобы убить человека, нужен мотив. Какой мотив в нашем случае? Кроме попытки завладеть квартирой — никакого. Однако проверка данной версии — процесс длинный и утомительный. Только шесть месяцев нужно ждать, пока объявятся родственники. А докладывать начальству нужно уже через неделю. Самоубийство? Неплохая версия. Одинокая женщина решила свести счеты с жизнью, особенно в наши времена, когда старики предоставлены сами себе, когда о них забыло не только государство, но и ближайшие родственники. И в-третьих, что бы я вам не говорил и что бы вы не думали, решение будут принимать за вас. Вы — статист, необходимый, чтобы оформить нужные бумаги, чтобы соблюсти видимость закона. Обычно о таких вещах вслух не говорят, но ими руководствуются. Еще?