Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

Виталий Борисович махнул третью рюмку и понял: хмелеет — перед глазами поплыл голубой туман.

— На, носи дальше, — произнес он и водрузил на глобус фуражку.

Во сне ему явилась Клавдия Степановна и опять обнаженная! Стало даже неловко, потому что гражданка Мухина не только была голой, так она самым бесстыжим образом приставала к Виталию Борисовичу! А он в фуражке и синих трусах. Как, вероятно, сидел на кухне, так и отправился в космическое путешествие, одеться не успел. Виталий Борисович, хотя и пребывал во сне, но лишнего себе позволить не мог — на помощь пришли воспитание и честь мундира. А Клавдия Степановна что-то на французском говорит, какие-то стихи французских поэтов читает и нисколько не стесняется. А потом и говорит, уже по-русски: а чего, говорит, мне стесняться, если я уже три дня как мертвая? Вы-то мертвая, соглашается Виталий Борисович, а я-то живой! Это вам все равно, голые вы или обнаженные, а мне напротив и вовсе не все равно, да и что товарищи подумают? Да ваши товарищи, возражает Клавдия Степановна, только об этом и думают! Вот, сопротивляется Виталий Борисович, прикройте свою наготу, мне право, действительно, неудобно смотреть на голую женщину, и тем более, мертвую. Отдал свой мундир с погонами, а сам, стало быть, в трусах и остался. В синих, советского образца, потому как других трусов в Советском Союзе купить было невозможно. Насчет женщин — неизвестно, а мужчины поголовно ходили все в синих сатиновых трусах. А чтобы еще раз подтвердить данный факт, является Алексей Митрофанович и тоже в синих трусах! Я, говорит он, явно не стесняясь своего, скажем, не самого удачного наряда, на минуточку заглянул. Товарищ Шумный, вроде как сомневался, мы намедни встречались, вас вспоминали, — и кивает своей старой знакомой — Клавдии Степановне. А Виталий Борисович не знает, что делать, как поступить, и пребывает в полной конфузии. Единственное утешение, что это сон, и как всякий сон, он должен когда-нибудь закончиться. И он закончился — Виталий Борисович ударился головой и проснулся.

С трех рюмок, а выпил Виталий Борисович Шумный именно столько, подобных фортелей от себя он явно не ожидал. Да и не снилось ему прежде ничего. Утром встанет как огурец и никаких видений, а тут целый спектакль, и он на главных ролях. А спектакль? Если не порнография, так уж точно детям до шестнадцати лет вход категорически воспрещен. А приснился кто? Свидетель и потерпевшая, которая и вовсе на потерпевшую не похожа, по крайней мере, каких-либо следов, говорящих о данном предположении, оперуполномоченный вспомнить не мог. А вдруг это Алексей Митрофанович наколдовал? Кто обещал провести эксперимент и явиться к нему во сне? Явился! Относительно гражданки Мухиной никакой договоренности не было, и быть не могло.

Оказавшись в кабинете в одиночестве — Сережа Кулебяка вышел покурить — Виталий Борисович набрал номер квартиры Горелика и естественно не дождался ответа. Трубка молчала, подсказывая, что возникшие вопросы придется решать при личной встрече. Вновь шел дождь, уже четвертый день подряд. Что такое зонт товарищ Шумный не знал, считая данное изобретение человечества обыкновенной забавой. Но и мокнуть он не собирался. Дождевик — длинный балахон — придавал сходство, если не с приведением, так с мрачными персонажами гангстерских фильмов. Хотя Виталию Борисовичу было плевать, как он выглядит и на кого он похож. В переходе, куда спустился товарищ Шумный, по-прежнему на баяне играл дядька. Денег ему Виталий Борисович не дал, словно почувствовал, что придется здесь ходить не день и не два. Дядька же ему кивнул, как старому приятелю, а затем высморкался — приложил большой палец к носу и сильно дунул.

В подъезд заходит — тот самый. Следов трагедии никаких — не чисто и не грязно — каменная плитка. Глядит внимательно — вот тут и лежала Клавдия Степановна. Посмотрел вверх — высоко, шансов, чтобы выжить, если упадешь, тоже никаких.

Стал подниматься. Дом хоть и большой, и потолки в комнатах высокие, а лестницы, следует отдать должное архитектору, удобные. Поднялся на этаж и почти не устал, еще поднялся и вновь усталости не заметил. А вот и шестой этаж, отдохнул немного, перевел дыхание и позвонил Алексею Митрофановичу — крутанул древний звонок в двери. Прислушался — вроде, тихо. Открывать, видно, не хочет, и стукнул кулаком, затем еще и еще.

— Кто?

— Шумный, я к вам вчера приходил, — произнес Виталий Борисович и услышал приглушенный смешок.

— Вы чего?

Алексей Митрофанович улыбался.

— Фамилия у вас говорящая, шума и, правда, многовато.

Виталий Борисович смутился, однако вида не показал, мотнул головой, мол, поговорить надо.

— И то верно, — отвечает Алексей Митрофанович, — проходите, не на лестничной клетке нам говорить. Все же тайна следствия, а стены умеют слушать.

Заходит и, не спрашивая дальнейшего приглашения, знакомым маршрутом на кухню. Садится уже, вроде как на свой стул, и задает вопрос.

— Не работается сегодня?

Алексей Митрофанович выгнул дугой брови, словно желал спросить, а с чего, вы, любезный, так думаете?

— Вы сегодня в штанах и в рубашке.

— Похвально! Верное замечание. Это вас в милиции учат?

— Вопрос второй, вы ко мне приходили?

— То есть?

Смущенным гражданин Горелик не выглядел, скорей, любопытным.

— Подождите, подождите,… вы о чем? Неужели… не может быть! А почему не может! Так я к вам все же приходил?

Виталий Борисович моргнул пару раз, явно чего-то не понимая, и тут же утвердительно кивнул головой.

— То есть вы хотите сказать, что сегодня ночью я приходил к вам во сне?

— Приходили и не один.

— Да вы что!!!

Алексей Митрофанович опустился на стул и принялся внимательно разглядывать милиционера.

— Неужели она?

— Она, — подтвердил товарищ Шумный.

— Клавдия Степановна Мухина?

— Мухина.

Возникла пауза. Виталий Борисович смотрел на Алексея Митрофановича, а тот в свою очередь смотрел на милиционера. Оба молчали.

— У меня нет свидетелей, — вдруг произнес Горелик.

— Каких свидетелей?

— Сегодня ночью я точно был дома, — продолжил математик, — но свидетели, которые подтвердили бы данный факт, отсутствуют. Живу-то я один! А когда живешь один, какие могут быть свидетели? Однако интересным мне представляется совсем другая сторона данного вопроса.

— Какая еще сторона? — несколько сбитый с толку, спросил Шумный.

— Насколько себя помню, я к вам не собирался.

— Как не собирались, а кто предлагал эксперимент? Вы что, забыли?

— Забыл! Именно забыл! — честно признался математик, — а потом я не обещал, что зайду непременно вчера.

— Ничего не понимаю, — Виталий Борисович выглядел не лучшим образом — какой-то взлохмаченный и растерянный.