Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

— Ты же мертвецами интересуешься, — с иронией произнес Гурий, а дух — тот же мертвец, только без плоти.

— А ты?

— Вдвоем нельзя, — объяснил следопыт, — если тебя придавит, кто на помощь придет? Соображаешь? Не бойся — снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает. Сползай, осмотрись, только ничего не трогай… я тронул, и двое суток выбирался — завалило меня всего с потрохами. Думал: все, конец. А тут ко мне дух и явился. Дурак, говорит, чего тебе дома не сидится? А потом и второй дух — злющий и отвратительный. Ползи, кричит, вали отсюда! У нас тут и так места мало! Представляешь? Я как крыса землю стал грызть, а этот второй орет: не туда, бестолочь, в другую сторону! Так они меня и подбадривали — то один, то другой.

— Шутишь? — спросил Володя, у которого вдруг пропало желание спускаться под землю.

— Ага, напугать тебя решил, сказку рассказать, чтобы в лес больше не ходил. Проверить я себя хочу, понимаешь?

Залезть вниз — подвергнуть себя неоправданному риску, земляной потолок мог рухнуть в любой момент. Что прежде служило надежной защитой, сейчас представляло огромную угрозу, но и любопытство противным червячком давало о себе знать.

Гнилой запах земли — когда-то здесь жили люди. Володя осторожно просунул голову и ничего не увидел. Но и просунуть руку с фонарем не получалось — либо голова, либо рука.

— Дай-ка, — Гурий уже был рядом, — слушай…

Странный предмет, видеть которого прежде не приходилось, пролез в щель и загудел.

— Слышишь?

— Металл?

— Нет, так металл не звенит, — объяснил Гурий, — металл, он другой, а этот непонятно какой.

— Духи?

И в следующее мгновение кто-то крикнул! Володя отчетливо слышал человеческий крик — надрывный и испуганный. Так кричит человек, почувствовав боль в своем теле.

— А я о чем говорил? — прошептал Гурий, — значит, не показалось. Двоим показаться не может, двое — уже объективность, не игра воображения, ты же слышал?

Володя кивнул.

— И я слышал, пойдем отсюда, от греха подальше.

И они пошли.

— Непонятно мне, — первым заговорил Гурий, — блиндаж целый, в смысле, в него снаряд не попадал, а своих они хоронили в другом месте, сейчас я тебе покажу.

Спустились в низину. Иной пейзаж, иная местность, словно две разные планеты.

— Дураки они, кто же в низине хоронит? А они хоронили, видно, боялись, а потом покойнику все равно где его похоронят. Главное, в землю сунуть.

Еще минут десять ходьбы по вязкой и уходящей из-под ног почве. Небольшие прямоугольные канавки, заполненные водой, одна за другой по две в ряд.

— Кладбище, — сказал Гурий, — тут они своих и хоронили.

Так это было кладбище! Ни в жизнь не догадаться, что заполненные водой ямы — могилы.

— А что они тут делали? — спросил Володя.

— Как что? Воевали. Наши и фрицы. Это только в кино красиво, линия фронта, окопы — не было тут линии фронта. Все что было — леса и болота. Иногда в одной яме находил и того и другого. Как этих духов — все никак не могу разобраться. Наши они или немецкие? Хотя говорят, вроде, как на русском. А с другой стороны, где говорят? В голове, а там уже язык не важен. Вот жизнь вредная — придти и умереть в болоте в чужой стране. Я тебе так скажу, повезло нам сказочно. Нам — живущим сегодня, потому как стреляли бы в друг друга, а потом и хоронили — опускали в яму с водой. И никуда ты бы не делся. Дали бы винтовку и пошел бы как миленький. И стрелял бы, и штыком колол бы, а иначе никак нельзя. Видишь?

Ствол дерева раздваивался и, как две змеи, уходил ввысь, причудливо переплетаясь.

— Дурное место, ужасно дурное — аномалия кругом, хотя кормит. А еще тянет. Придешь никакой, усталый, свалишься, думаешь забыться. Черта с два! Такое приснится, хоть рассказ пиши! Не успеешь отойти, сил набраться, а уже обратно тянет.

— Одному не страшно?

— А я всю жизнь один, — объяснил Гурий, — прежде, по молодости, лес валил. Куда пошлют, там и валил, перекати поле, короче. Кому такой мужик нужен? А сейчас — тем более, здоровье-то еще имеется, а волос нет. Вылезли окончательно, покинули глупую голову. А мне они и не нужны — лысину проще вытирать. Вот денег скоплю и построю себе дом в лесу, хотя я его и без денег могу построить, только жить в нем пока некому. Я — в лесу, семьи нет — кому еще жить? Мертвецы тебе нужны? А ты подумал зачем? Пойдем, я тебе еще одну могилу покажу — братскую.

Побрели уже в другую сторону, вдоль каменной гряды.

— Я на них уже насмотрелся и на наших, и на ваших — здесь их тысячи, никакого преувеличения. Первое время робел, пугался, а потом… «привет» ему скажешь и дальше копаешь, иногда под настроение поговоришь. Говорить-то с кем-то надо, вот и говоришь — с покойником. Отдыхаешь и говоришь. А тут и со мной заговорили! Все, думаю — добегался! Видишь канавку — пулеметчик лежал. А там, — Гурий махнул рукой, — уже другие лежат, тех, кого он завалил. Не веришь? В качестве эксперимента, — и решительно спустился по косогору.

Вновь в руках появился металлодетектор, который вскоре и запищал — подал знак.

— Копай тут, а я — здесь, — подсказал Гурий, и вдвоем они принялись снимать податливый болотный ковер…

Ефиму Пафнутьевичу было все равно кого убивать — вероятно, привык. Он убивал мужчин и женщин, молодых и стариков, убивал во вторник и в четверг, рано утром и поздней ночью. Убивал из нагана, который ни разу не дал осечки. Он его полюбил, как можно полюбить глупую железяку, рождающую смерть.

Лежали они в наспех выкопанной канавке — он и еще один боец — пулеметчик. Место безопасное, хорошее — кто попрет против пулемета? Лежали уже давно, слушая, как где-то за косогором вспыхивает яростная стрельба. Он уже давно научился определять по звуку, когда стреляли наши, а когда чужие. У войны свой язык, и чем ты быстрей его освоишь, тем больше шансов, что тебе повезет. Он смотрел, вглядываясь в скучный пейзаж, и ничего не видел. В полумраке, а в лесу почти всегда стоял полумрак, елки и сосны рисовались каким-то враждебным фоном, из-за которого в любой момент мог появиться враг. Однако врага не было, поэтому он немного нервничал — кусал нижнюю губу. Пулеметчик тоже молчал и тоже вглядывался.

Досадная оплошность, когда он явно перестарался. Подняться по карьерной лестнице всегда можно только одним путем — неукоснительным выполнением своих обязанностей. Ефим только этим и занимался — не задумываясь, выполнял все приказы, незаметно для себя превратившись в холодного и чужого человека. В редкие минуты отдыха он смотрел на себя в зеркало и не узнавал. Кто-то другой, отдаленно на него похожий, встречал брошенный взгляд и глаза в сторону не отводил. Так надо, молча говорил этот другой, потерпи, еще немного, еще чуток.