Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

— А почему за немцев больше дают?

— У нас всегда за иностранное дают больше — ты не заметил? Поклонение какое-то! И убитый не исключение. Награды там, кресты, а потом, что могло быть в кармане у русского Ивана? Пыль! В лучшем случае — письмо из дома и кисет табака. А у этих — богато, и портсигары серебряные и часы — как повезет. Хотя Ганс обычно тоже бедным был.

— А кто кричал? — вдруг спросил Володя.

— В блиндаже? Я тебе так скажу, тут разной дури хватает, близко не воспринимай, говори, померещилось. Конкурент мой рассказывал, на журналистах решил подзаработать, как и мы, в лес отправился. И что думаешь? Пошел снег, это летом-то! В июне месяце, а потом у них сел аккумулятор. На машине, что приехали журналисты, сел новый аккумулятор. Техника подвела? Случается, не спорю. А потом сигареты пропали, и пропали сразу у обоих. Интересно, правда?

— Сходили?

— Сходить — сходили, но ничего интересного не нашли, — продолжил рассказ Гурий, — ты, кстати, тоже, если спросят, говори, мол, ничего интересного.

— И много вас таких?

— Таких как я — немного. Молодежь лезет, аппарат видел? У них купил, кстати, немецкого производства, стоит пятьсот долларов. А лезут они сюда по другой причине, погибшие их волнуют по сколько постольку. Вообще не волнуют, хотя это уже другая история, к делу не относится.

— Какая еще история?

— Anenerbe, — произнес Гурий.

— Чего?

— Anenerbe, — вновь повторил он, — «Наследие предков» — секретная миссия СС, занимающаяся в годы войны паранормальными явлениями. Немцы не дураки и глупостями заниматься не будут. Книжки-то почитываешь? И я почитываю, кое-что знаю. Кроме Тибета и здесь у нас проводили исследования, только тема эта скользкая, толком никто ничего не знает.

— Неопознанные летающие объекты?

— Лично видел, — Гурий сплюнул на землю, — три раза. После второго раза, у меня нога прошла. Подвернул или потянул — не знаю, думаю: все, пора завязывать. Лес хромых не любит. Больниц у нас еще с советских времен не было, про нынешние — умолчим. Все, думаю, приехали, пора менять профессию и выходить на заслуженный отдых. И на всякий случай в виде финального аккорда отправился в баню. Истопил, как полагается, травки у бабки взял, в магазине бутылек — моюсь. Сижу на лавке, грущу и думу думаю. А потом вдруг понимаю, что надо запалить керосинку. Водку, конечно, и в темноте пить можно, но все же лучше при лучине — чтобы знать, сколько выпил.

Гурий бросил испытывающий взгляд на следопыта.

— Выхожу в предбанник — мать честная! Светло, аж, глаз не открыть! Дверь толкнул — висит!

— Тарелка?

— Она, — довольный кивнул Гурий. — А я в чем мать родила, срам и тот прикрыть забыл. Смотрю и ничего не понимаю. Как долго стоял — не скажу. Волю у меня словно кто-то забрал. Вот, думаю, и сказки! Светится, зараза, и вроде, чем-то занята — тарелка-то. Огоньки там какие-то переливаются, но звука никакого — тишина. А потом вжик и нет ее — тут до меня и дошло. Кинулся обратно, а каменка — холодная. Представь: до утра летом тепло держит, а тут холодная! Дела, думаю. Сколько же я на нее пялился? Глянул на часы — стоят!

Гурий выбросил вперед руку.

— Эти самые — свидетели, соврать не дадут. Так что немец не дурак и глупостями заниматься не будут.

— Ты говорил — нога.

— Нога прошла, я о ней потом вспомнил. Чувствую: не болит, боль вообще пропала. Я же серьезно завязывать собирался, а тут новая мысль. Если нога прошла, значит, кто-то хочет, чтобы я по лесу еще немного побродил. Может, конечно, это только моя мысль, как говорится, плод воображения. А может, и еще чья-то, улавливаешь?

— Тарелка — плазма, — вспомнил Володя, — и в атмосфере она существовать не может. Только за пределами в безвоздушном пространстве.

— Знаю, тоже читал, я потом все, что можно прочитать — прочитал. И представляешь, наткнулся на один любопытный исторический факт. В войну дело было, в самом ее конце. Флот британский уже вновь хозяином себя почувствовал в Атлантике — немец хотя и огрызался, но силы прежней не имел. А тут бой. И напали на англичан неведомые аппараты. Скорость, маневр — глаза у генералов на лоб лезут!

— Тарелки?

— Едва ушли, а несколько фрегатов у них потопили. Они, конечно, это дело засекретили, чтобы конфуза не вышло, а ветераны под старость — те, кто был свидетелем, не удержались. А какой им смысл спустя сорок лет байки рассказывать? И мне — какой? Впечатление произвести? Я потом ходил — смотрел. Ничего особенного, лес как лес, только в голове звенит. Одно слово — аномалия.

— А меня к чему пригласил? — задал неожиданный вопрос Володя.

Гурий почесал щетину.

— Если по правде — не знаю. Хожу по лесам один уже много лет, вроде, привык. Лес не любит компаний и шума он не любит. Лес чистит душу, зло забирает, хотя может и навредить. Глупо прозвучит, но я его чувствую — сила в нем космическая или… божественная. Хотя это одно и то же, слова разные, а смысл один. Живой он — не березки и сосенки, а один огромный организм. А я внутри его, если, конечно, позволит. Говорят, мародерствуем, покой нарушаем и над мертвыми глумимся. Не знаю, со стороны всегда кажется иначе. У меня карта есть — собственная, я ее сам составил, поэтому подумай.

Пастушный понял, о какой карте говорил следопыт.

— Могу отдать, там все отмечено — все, что нашел. Я этим заниматься не могу, у меня другая работа, а тебе в самый раз. Ты только хорошо подумай, основательно, потому как это будет уже твой крест. И в покое они тебя не оставят.

— Духи?

Гурий кивнул.

— У них и надежды никакой, а ты их последняя ниточка с грешной землей, поэтому думай.

Тишина стояла пронзительная. Она и прежде вызывала головокружение, а после адского шума и стрельбы — тем более. Ефим все еще не верил, что остался жив — слишком ожесточенным был бой, слишком отчаянным было как наступление, так и сопротивление. Трупы валялись кругом — слева и справа, рядом с друг с другом, в обнимку и друг на друге. В воздухе пахло смертью, порохом и кровью — вполне знакомое состояние, к которому он привык.

— Закурить есть?

По голосу свой — русский, значит, еще кому-то повезло в смертельной мясорубке.

Повернул голову. Темное лицо человека, вылезшего из огня. Лица не было — одни глаза, два круглых пятна. Пулеметчик. Странно, как он остался жив? Пулеметчика часто убивают в первые минуты боя, если это действительно настоящий бой.

Он поднялся, встряхнул землю и, медленно ступая, приблизился. Точно, пулеметчик. Как хоть его зовут? Сейчас не помнит — потом вспомнит.

— Думал, убили всех, — сказал он и достал портсигар.

— Я тоже думал.

— Всех убить невозможно, должны быть раненные, — произнес Сидорчук и закурил.

Раненных не было — стояла тишина.