Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

— То есть?

— Кто-то намеренно вводит вас в заблуждение или вы сами себя добровольно обманываете.

У Виталия Борисовича голова пошла кругом — математик его явно запутал. Слушая очередное предложение, он мысленно с ним соглашался, впрочем, как и с тем, что следовало за ним. Однако уже на третьем терял связь и впадал в прострацию.

— Поняли? — подвел некоторый итог Горелик, — не переживайте, если не поняли. Многое из того, что я говорю, непонятно и мне самому.

Это было уже слишком,… это было уже через край, а край и в самом деле был преодолен — чай, который все время разговор продолжал крутить ложкой оперативник, вылился и образовал огромное пятно на столе.

— This is a table, — произнес Виталий Борисович, — а как это будет по-немецки?

Картинки прошлого — внешне не связанные, часто непонятные и туманные являются нам в зрелом возрасте. Память — липкая субстанция произвольно вбирает в себя моменты безграничного счастья, радости и блаженства, либо горя и отчаяния. Избавиться от них невозможно — они живут самостоятельной жизнью, много дольше, чем нам кажется. Предел человечества — ограничен. Ученые уже вывели этот предел, определили свой срок Апокалипсису, в очередной раз взвалив на себя не свойственную им задачу.

Возраст. Чем старше становилась Дарья Никитична, тем чаще обращала она взгляд в прошлое. Именно там, в прошлом осталась маленькая девочка Даша, затем молчаливый и замкнутый подросток, и, наконец, юная девушка — не менее странная и пугливая. При этом они были разные, удивительно непохожие друг на друга существа. Порой менялись местами — в юной девушке появлялся ребенок, а в крохотной девочке — почти взрослая женщина. Даша безумно любила родителей и чувствовала себя уютно только тогда, когда кто-то из них находился рядом, что случалось после переезда в город крайне редко. Батюшка где-то пропадал — говорили, устроился на работу. Вставал он и прежде рано, однако время от времени появлялся дома. Голос его — негромкий и уверенный — заполнял каждый уголок. Даша бежала на этот голос и, как щенок, бросалась на отца. Бросалась на колени, хватала за ноги или за руку, прилипала, чувствуя сильное мужское тепло, и радовалась. Радовалась от того, что у нее есть батюшка, радовалась от мысли, что он ей принадлежит — большой и красивый, с шелковой бородой и безгранично добрый. Она видела, как он плавился от ее прикосновения, как сильные руки неожиданно становились мягкими и теплыми, как нежностью наполнялись его глаза… Странно, но ее батюшка остался там — на хуторе, а внешне похожий на отца мужчина без бороды только иногда напоминал ей некогда близкого и любимого человека. Сейчас она понимала — иначе быть не могло, а тогда, забившись в угол испуганный мышонок отказывался принимать суровую правду. Ее бросили! Предали и забыли! Она долго плакала, сначала с некоторым вдохновением, осуждая людей, которым верила и которых любила. Затем уже молча и как-то скучно, скорее по привычке — плакать Даша начинала сразу, как только уходила матушка. Говорили, и она устроилась на работу. Хотя батюшка и возражал, Дмитрий настоял именно на этом решении. Где оба работали и чем занимались — она не знала.

Плакать и страдать, впрочем, скоро надоело, и Даша принялась изучать сначала квартиру, затем подъезд, двор… Дальше каменный норы идти не решилась — слишком пугающими казались ей звуки, что рождались в этом склепе. Тогда она и познакомилась с эхом, живущим в подъезде, тишиной — хозяйкой дома и еще с кем-то — большим и страшным. Познакомилась она и с Дмитрием, который оказался и вовсе другим, нежели при первой встрече.

Он не был злым, скорее каким-то равнодушным, и пахло от него всякий раз по-разному. Вечерами, когда взрослым удавалось собраться вместе — событие неслыханное — Дашенька ходила вокруг стола и нюхала. Нюхала батюшку, затем матушку и Дмитрия. И если от родителей всегда исходил родной и знакомый запах, то от Дмитрия пахло непонятно чем. Иногда — усталостью, иногда — табаком, иногда… разобраться и понять, что означал новый и непонятный запах, долгое время не получалось.

— И чего ты вертишься? — спрашивал отец, — не набегалась, присядь хоть на минуточку — в глазах рябит.

— Она же, Семен, ребенок, — говорил брат Дмитрий и пытался погладить по головке.

Семен, — мысленно повторяла Дашенька и смотрела на отца. Это для них он Семен, а для нее — батюшка, и тут же лезла на колени.

— Учиться ей надо, — говорил отец, — без дела сидит, мается.

— Будем учить, — соглашалась мать и бросала изучающий взгляд на дочь.

Учение — еще один мир, полный сказочных открытий, когда неожиданно ты сам становишься волшебником. Когда вырастают крылья, позволяющие отправиться в длительный полет, создать лично тобой задуманные замки и воплотить прежде забытую мечту.

Начали с алфавита и арифметики — через день, как решила матушка. Спросить совета или дождаться подсказки от старых друзей — эха и тишины — бесполезно. Только усердие и терпение — новые товарищи, которые оказались непостоянными и не столь преданными, как надеялась Дашенька. И все же она продвигалась вперед, шаг за шагом познавая магию букв и цифр, складывая слова и решая нехитрые задачки. Вытаскивала на стол вещи и предметы, принималась складывать, вычитать, делить и умножать — получалось! И составлять слова, которые выстраивались неровными буквами, доставляло не меньшее счастье. Мир оказался глубже, чем она думала, и много интересней. Время уже не угнетало, тишина не волновала, а некто страшный и большой и вовсе не был полновластным хозяином дома. Затем она училась шить, стирать, мыть полы — взрослела, как говорили взрослые. Правда, успехи совсем не радовали батюшку — неизвестно по какой причине он грустил, когда следовало радоваться. Дашенька не понимала, чувствуя грусть в глазах отца, не зная, что совсем другим рисовал себе Семен будущее дочери — не с тряпкой и грязной тарелкой в руке, а в легком платьице, красивом и воздушном. Когда-то он ее отчетливо видел — прелестную барышню, говорящую по-французски, далекую от серой и жестокой жизни.

Перемены. Они обязательно придут: либо ворвутся в один прекрасный день вероломно и нежданно, либо заползут тихо и незаметно — не менее коварные и беспощадные. Дашенька — это уже не та наивная и робкая девочка, десять лет — срок поистине космического размаха, особенно, что касается молодости, которая, кстати говоря, и наступила. Молодость сама по себе означает перемены, часто совсем другие, нежели которые ждут и на которые возлагают надежды.

Произошло все внезапно и неожиданно, когда Даша в очередной раз мыла пол на кухне. Привычное занятие, будничное, от чего и последующие события застали ее врасплох. Сообразить и понять, что происходит, в первые секунды она не могла. Платье оказалось на голове, а сзади кто-то сильно и решительно в нее проник. Кто-то — дядя Дмитрий — она слышала, как хлопнула входная дверь, поэтому и не обратила должного внимания, продолжая ползать на коленках. Она также не видела, как долго на нее смотрели вспыхнувшие дьявольским огоньком глаза, как сжались пересохшие губы и прокатилась удушливая волна искушения.