Камилла Стен - Мертвый город

У меня возникает идея достать телефон и использовать его в качестве фонарика, но потом я вспоминаю о севшем аккумуляторе. Именно поэтому я здесь – мне же надо попытаться найти генератор, чтобы мы смогли зарядить мобильник Макса. И с его помощью убраться отсюда. Подальше от чертова города…

Внутри тихо. Стены заглушают звуки, доносящиеся снаружи. Я не слышу ничего, кроме собственного напряженного дыхания.

К нему, правда, примешивается еще один звук. Как будто кто-то другой дышит где-то рядом – глубже и чуточку быстрее, с опережением на тысячные доли секунды…

Мои ноги начинают неметь от неудобного положения. Я не осмеливаюсь пошевелиться. Это плод моего воображения. Я себя накрутила…

Тело действует само по себе.

Я задерживаю дыхание.

И снова слышу хриплые глубокие вдохи.

Тонкая струйка мочи сбегает вниз по моему бедру, и джинсы становятся мокрыми.

Глаза медленно, но верно начинают привыкать к темноте. Слишком мало света, чтобы я могла видеть все в деталях, но постепенно вырисовываются контуры окружающих предметов. Напротив заклинивших дверей что-то есть. Продолговатой формы, с закругленными углами – точно не штатив камеры, генератор или холодильник.

Оно шевелится.

– Туне? – шепчу я.

Тогда я слышу. Там, в темноте.

Тихий глухой смех, ритмично бьющий по барабанным перепонкам.

Повинуясь инстинкту самосохранения, мое тело мгновенно приходит в движение, и я, не обращая внимания на боль от столкновений с различными предметами, быстро пячусь назад к водительскому сиденью. Меня охватывает паника, ни о каких разумных действиях и речи нет – есть только страх, заполонивший все мое естество и превративший меня в животное, спасающее свою жизнь.

Я протискиваюсь между сиденьями и выбираюсь наружу через водительскую дверь, подтягиваясь на руках; при этом мои мышцы демонстрируют такую силу, какой я и представить в них не могла. Они выбрасывают меня вверх, словно камень из пращи. Я лечу к земле ногами вниз и приземляюсь на булыжники так жестко, что весь позвоночник моментально пронизывает боль. Наверное, в любой другой ситуации я не смогла бы даже пошевелиться, но сейчас поднимаюсь, каких бы мучений мне это ни стоило, и бегу.

Я успеваю отбежать от фургона всего на несколько метров, когда кто-то хватает меня за руку.

– Алис! Что ты делаешь?

Я пытаюсь вырваться, но меня крепко держат, и мой пульс постепенно начинает успокаиваться. Поворачиваюсь и вижу Эмми.

– Алис? – Это Макс за моей спиной.

Все возвращается на свои места.

– Алис, в чем дело? – спрашивает Эмми, отпуская мою руку, и внимательно изучает меня, слегка наморщив лоб. – Что случилось?

Я перевожу дыхание и смотрю на фургон. Он лежит в точности как прежде, напоминая покрытого сажей раненого великана, отдыхающего на боку. У меня болит нога: наверное, неудачно приземлилась, выпрыгивая из кабины.

– Там… – начинаю я. Мой голос стал тонким и исходит словно не из меня.

Там кто-то внутри.

Эти слова так и вертятся на языке. И тут же меня охватывают сомнения.

Я слышала что-то внутри. Кого-то.

Но точно не Туне.

А вдруг темнота и волнение просто сыграли со мной злую шутку?

В итоге у меня так и не хватает мужества сказать правду.

Я снова делаю вдох и говорю:

– Я не нашла генератор. Но там внутри все поломано… Думаю, и он тоже.

Эмми ругается про себя, потом какое-то время задумчиво смотрит на меня и спрашивает:

– С тобой все в порядке?

Как они отреагируют, если я признаюсь, что слышала кого-то внутри? Что кто-то смеялся там, но не Туне…

Или…

Я стала жертвой собственного воображения?

Я никогда не страдала от психозов, подобно Туне. Но в любом случае у нее каждый рецидив начинался с депрессии, а я в свое время сама пережила депрессию. Причем довольно тяжелую. И Эмми тогда тоже меня слушала…

Из фургона не доносится ни звука.

Я могла бы предложить им проверить мои слова. Открыть двери. Залезть внутрь самим и посмотреть. Но я также представляю мину Эмми, когда она выберется назад и скажет: «Там ничего нет. Эта истеричка все придумала».

Перевожу дыхание.

– Я… застряла, – объясняю ей. – Испугалась, понятное дело. Думала, совсем не выберусь.

– Как успехи? – спрашивает Роберт за моей спиной. Повернув голову, я вижу, что он держит в руке длинный белый провод для зарядки.

– Если верить ей, генератор, похоже, разнесло на куски, – говорит ему Эмми.

– Черт, – ворчит он.

– Надо разбить где-то лагерь, – говорит Эмми. – В каком-то безопасном месте под крышей; а там разберемся, как нам действовать дальше.

– И с дверью, – добавляет Роберт.

Чтобы имелась возможность закрыться изнутри.

Ему было необязательно говорить это.

Эмми щурится, глядя на солнце, а потом окидывает взглядом город. Над ним ярко блестит крест. Самая высокая точка Сильверщерна.

– Церковь, – говорит она. – Мы идем к церкви.

– Нам надо забаррикадировать дверь, – говорит Эмми Максу и Роберту. Не ограничиваясь словами, она подходит к одной из церковных скамей, берет ее за край и начинает тащить к входу.

Ей едва удается сдвинуть ее (скамья, похоже, сделана из дуба), но Роберт начинает толкать с другого конца, и совместными усилиями они перемещают ее к дверям. Скамья скрежещет по полу, и этот звук эхом отлетает от высоких сводов.

Роберт отходит назад и смотрит на скамью.

– Этого должно хватить, – говорит он.

– Чем мы займемся теперь? – спрашивает Макс.

Отвечать берется Роберт.

– Если мать Эмми отправит к нам помощь, та прибудет сюда послезавтра утром.

– Целых два дня, – констатирует Макс. – И у нас нет ни еды, ни воды…

– Воду мы можем принести, – говорит Эмми. – Из реки. В такое время года она главным образом талая и должна быть чистой.

– Можем попытаться пойти пешком, – нерешительно предлагает Роберт. – Но ни у кого из нас нет компаса и подходящей обуви тоже… Можно идти по дороге, но это по меньшей мере сорок-пятьдесят километров до ближайшей автострады. А потом еще больше – до ближайшего города.

– А как дела с автозаправками?

– До той, где мы заправлялись, час езды на машине, – говорит Роберт.

Макс смотрит не на него, а на скамью, подпирающую изнутри двери церкви.

Я обнаруживаю, что мой взгляд прикован к Иисусу, находящемуся в центре алтаря. Его черные, как смоль, матовые глаза, кажется, подсмеиваются над нами, а губы вроде бы исказила еле заметная презрительная ухмылка.

– Мы не можем оставить ее там, снаружи, – говорю я, переводя взгляд с распятия на Эмми. Она качает головой. Остальные молча смотрят на меня. – Она, скорее всего, испугана. Вне себя от страха. И совсем одна. Могла травмироваться, могла… – Жадно хватаю ртом воздух.