Себастьян Фитцек - Отрезанный [litres]

– Сынок, я думал, мы все уладили. – В голосе сенатора вновь зазвучали металлические ноты.

К удивлению Херцфельда, Ингольф, по-видимому, радовался начавшейся полемике. Все внимание практиканта оказалось направленным именно на этот разговор, и он даже вытянулся на водительском сиденье.

– Итак, ты усилишь полицейское присутствие на станциях метро? – спросил Ингольф отца.

В ответ фон Аппен-старший тяжело вздохнул:

– Казна Берлина пуста. Как мне это профинансировать?

– Дай немного подумать.

С этими словами Ингольф принялся выбивать пальцами дробь на руле. Он наморщил лоб, а потом произнес:

– Мне пришла в голову одна мысль. Знаешь, есть такое волшебное слово, и звучит оно так: «Экономия».

– Сынок, ты в этом ничего не понимаешь.

– Так уж и не понимаю? Я скажу тебе, чего действительно не понимаю. Вчера мне бросился в глаза рекламный баннер берлинского водоканала.

– И что?

– А то, что это является рекламой монополиста, что само по себе абсурдно. У меня все равно нет выбора, от кого будет поступать вода в мой кран. По моим скромным подсчетам, столь бессмысленная рекламная кампания обошлась налогоплательщикам как минимум в один миллион евро.

– Может быть, но мне требуется около тридцати пяти миллионов только для увеличения полицейского присутствия на улицах. И это ежегодно!

Голос сенатора зазвучал как во время дебатов на ток-шоу.

– Случай с баннером – это только пример, папа. Ты же сенатор, будь креативным, иначе…

– Ты что, мне угрожаешь?

– Нет, только предупреждаю. Как юристу тебе должна быть понятна разница между угрозой и предупреждением.

В разговоре между отцом и сыном возникла пауза, а Херцфельд, пытаясь понять услышанное, внимательно посмотрел на Ингольфа. Однако никаких изменений в облике практиканта он не обнаружил – перед ним сидел все тот же нахальный, можно даже сказать, наглый и очень молодо выглядевший человек. Только этот облик никак не соответствовал произнесенным им словам. А сказал он следующее:

– Ты свободный человек, папа, и у тебя есть выбор. Или ты хочешь, чтобы я щедро профинансировал твою предвыборную кампанию, или…

– Ну хорошо, когда я могу рассчитывать на твои деньги? – нетерпеливо перебил его сенатор, видимо поняв, что спорить с сыном бесполезно.

– Сразу после пресс-конференции, на которой ты объявишь о дополнительном наборе полицейских. Однако поторопись. Только вчера на станции метро «Лихтенберг» был избит еще один пассажир. Сейчас он в коме, – заявил Ингольф и с легкой улыбкой, как бы извиняясь за столь жесткий ответ, дал отбой связи.

После разговора эта улыбка продолжала играть на сложенных бантиком губах практиканта, делая его еще моложе. У Херцфельда же от удивления чуть не отвисла челюсть. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но промолчал.

Некоторое время профессор сидел молча, но потом не выдержал и сказал:

– Это не мое дело, но…

– Мне жаль, что вам пришлось слушать наш разговор, – не дав Херцфельду договорить, повернулся к нему Ингольф.

– Ничего вам не жаль.

В ответ практикант на миг оторвал руки от рулевого колеса и поднял, как будто собрался сдаваться в плен, и произнес:

– Вы видите меня насквозь. Но мой отец сам виноват, ведь я хотел его предупредить, что в машине не один, а он не дал мне договорить.

– Не желали вы его предупреждать, – вновь пошел в атаку Херцфельд, а мысленно добавил: «Ты хотел, чтобы я это услышал!»

В ответ Ингольф улыбнулся еще шире.

«Не хватало еще, чтобы он начал свистеть, – пронеслось у Пауля в голове. – Это была шутка, или современные нувориши, у которых на губах еще молоко не обсохло, действительно вершат судьбы берлинской политики?»

– Сколько вам лет? – спросил он.

– Двадцать один.

– И откуда…

– У меня деньги?

Они перестроились правее, поехали медленнее и вскоре совсем застряли, увидев, как следовавший впереди водитель подал сигнал аварийной остановки.

– Вы что-нибудь слышали о Фейсбуке?

– Я выгляжу как идиот? – засверкал глазами Херцфельд. – Мне, конечно, не двадцать, но я тоже живу на этом свете.

Ингольф передвинул жевательную резинку из одного конца рта в другой и спокойно заявил:

– Сейчас Интернетом никого не удивишь, и я тоже основал свой сайт, который назвал «stayclose.de».

– Мне это ничего не говорит.

– Не вам одному. Дело вот в чем. Когда мне было тринадцать лет, мы переехали из Гамбурга в Берлин-Целендорф, и я потерял всех своих друзей.

– Должно быть, это было чертовски трудное время, – стараясь быть лаконичным, прокомментировал Херцфельд.

– Верно, и вот однажды, когда я стоял один-одинешенек и переживал, что рядом нет моих старых друзей, с которыми мы играли еще в песочнице, мне в голову пришла мысль: «Ингольф, дружище, а ведь наверняка ты не один такой, и многим так же плохо, как и тебе». Короче, я основал вебсайт, на котором школьники могут поддерживать связь между собой.

– Оставайтесь близко! – бросил Херцфельд.

Ингольф в ответ сверкнул своей обезоруживающей улыбкой и сказал:

– Это был не более чем публичный поэтический альбом. Ты выкладываешь в нем фотографию, твои друзья тебя находят и пишут что-нибудь на стене. Конечно, я не был единственным гением, почувствовавшим дух времени. Появились, как грибы после дождя, школьные, студенческие и прочие социальные сети. Фейсбук не являлся исключением.

– Какое несчастье! – заметил Херцфельд.

– Наоборот! Это было настоящим счастьем! Уже вскоре на моем сайте зарегистрировалось свыше сорока тысяч учеников. И вот на мою электронную почту пришло письмо от конкурентов.

– Позвольте мне угадать, – прервал Ингольфа профессор. – Вы продали свой сайт за миллион?

На лице практиканта вновь появилась игривая улыбка.

– Умножьте на четырнадцать.

– Четырнадцать миллионов евро? – От удивления у Херфельда опять чуть было не отвисла челюсть, но он вовремя сдержался и плотно сжал губы.

Ингольф снова рассмеялся и с присущим ему юношеским задором проговорил:

– Перечислены на мой счет как раз к моему четырнадцатилетию. Глупо, я знаю, но мне понравилась символика.

– И теперь этими деньгами вы финансируете избирательную кампанию вашего отца?

В ответ Ингольф хитро покачал головой.

– Папа от своих капиталов получает только проценты, – ответил он. – А вот Харпер, в отличие от него, смог выгодно вложить большую часть моих денег. Мой же отец вложил свое состояние в сделки с недвижимостью и в бесполезные инвестиционные фонды, и в результате не только не преумножил свои деньги, а совсем наоборот.

Не успел Херцфельд толком поразмыслить над тем, уж не дурачит ли его практикант, как звонок Бабетты вновь вернул его к действительности. Он укоризненно поглядел на свой мобильник, ведь на мгновение профессор на самом деле отвлекся от мрачных мыслей, а этот вызов снова швырял его в водоворот тяжелых дум о судьбе дочери. Перед ним опять возникла картина вырванного языка, которая никак не хотела исчезнуть из его головы.