Себастьян Фитцек - Отрезанный [litres]

В этом месте Линда впервые за все время улыбнулась. Между тем Мюллер продолжал рассказ:

– В общем, должен признаться, хорошего начала у меня не получилось. Уже в первый день я обделался по самые уши.

– Как это?

– Я рассказал главному врачу свою любимую шутку.

– Это ту, про целлюлит?

– Нет, о ребенке. Классный анекдот. Вот послушай. Сын приходит домой и говорит отцу: «Папа, Маркус в школе всем рассказывает, что я гей». А отец в ответ: «Ну и наваляй ему в задницу». – В этом месте Эндер не выдержал и, не добравшись до соли анекдота, расхохотался. Отсмеявшись, он продолжил рассказывать прерванную своим смехом шутку: – А сын, значит, говорит: «Нет. Он такой милый».

Теперь усмехнулась и Линда, сказав:

– Дай угадаю: главный врач был гей?

Тут настала очередь усмехнуться Мюллеру. Он посмотрел на нее и заявил:

– Нет, ведь тогда у нас было бы что-то общее.

«Вот это да!» – подумала Линда.

Она свела брови и удивилась, почему столь тонко развитое природное чутье впервые ее подвело. Как правило, молодая женщина определяла сексуальную ориентацию собеседника с первого взгляда. Причем некоторые из ее лучших друзей как раз и были геями.

– Я еще не определился, – словно прочитав ее мысли, уточнил Эндер. – Как бы то ни было, анекдот пришелся не ко времени. Ведь за неделю до этого сын главврача публично объявил о своей нетрадиционной ориентации, что вызвало весьма серьезный скандал в семье и не укрылось от глаз общественности Гельголанда. В результате я оказался в том же черном списке, что и плохо воспитанный отпрыск босса.

– И Херцфельд вытащил тебя из этого списка? – спросила Линда и начала распаковывать тело судьи.

Пока она разворачивала край ковра, Эндер смущенно закашлялся – видимо, ему было не очень приятно говорить о прошлом. Тем не менее он продолжил:

– Более того. Полтора года назад на острове покончила с собой одна женщина – наша пациентка, которую я часто возил на прогулки в инвалидной коляске. После инсульта у нее стали отказывать ноги, и мне пришлось за ней ухаживать. Те же, кто меня невзлюбил, стали распространять слухи, называть «анатолийским негодяем», пытающимся получить наследство обманным путем. К тому же я действительно оказался последним, кого видели вместе с ней перед тем, как она вместе с инвалидной коляской соскочила со скалы.

– И тебя заподозрили в умышленном убийстве? – брякнула Линда первое, что пришло ей в голову.

Эндер сначала было отмахнулся, как бы не желая больше говорить об этом, но потом все же сказал:

– Подозревал меня только главврач. Для него я был Эндером бен Ладеном, врагом государства номер один.

Тем временем Линда стала тянуть за свободный конец ковра и попросила Эндера проследить за тем, чтобы труп не упал со стола. Способ, который она избрала, был весьма трудоемким и нетрадиционным. Однако, черт побери, большего Пауль от художницы, рисовавшей комиксы, ожидать был не вправе.

– Уверена, что вскрытие, которое произвел Херцфельд, сняло с тебя все подозрения, – продолжая разворачивать ковер, заявила Линда.

Тело судьи перевернулось, но все еще оставалось полностью завернутым в ковер.

– Более того, – ответил на реплику Линды комендант и, подчеркивая важность дальнейших слов, многозначительно посмотрел на нее. – Пауль нашел на берегу предсмертное письмо этой женщины, хотя это вовсе не входило в его обязанности. Просто полицейские схалтурили и плохо осмотрели место происшествия. Но он не стал полагаться на их действия и решил сам все проверить. К тому времени все уже решили, что это моих рук дело. Однако Пауль, не обращая внимания на сложившееся общественное мнение, в одиночку отправился на берег, где и нашел письмо, которое сняло с меня подозрения. За это я бесконечно ему благодарен. – На этом месте Эндер смущенно улыбнулся и добавил: – По сути, он спас меня, поэтому я и помогаю ему в этом безумии в надежде…

Комендант не успел закончить фразу. Свет внезапно погас, и кромешная тьма поглотила его последние слова, а вместе с ними и весь прозекторский зал.

Царрентин-на-Шальзе

Запах был невыносимым, а вид выползающих из глазниц извивающихся червяков ужасен. Дикий крик, вырвавшийся из груди Херцфельда, эхом отразился от голых стен столовой, когда профессор все же отважился и одним рывком сорвал простыню с трупа. Затем этот крик перерос в дьявольский хохот.

Господь на небесах…

– Слава богу, – выдавил из себя Ингольф, на чьем лице не было той радости, которую испытал профессор.

С этими словами практикант указал рукой на голову свиной туши, только что раскрытую Херцфельдом.

– Мне кажется, что это довольно символично, – произнес он. – Такой знак нетрудно интерпретировать.

– Верно, – согласился с ним Херцфельд. – Для Мартинека я грязная свинья.

«И возможно, он прав. Может быть, я действительно тогда вторично убил его дочь, строго придерживаясь должностных инструкций?» – подумал Пауль.

Он покачал головой, как бы подтверждая собственные мысли, и шепотом повторил:

– Я свинья.

– Прекрасно, – прогнусавил Ингольф, обхвативший нос всей пятерней. – После того как мы выяснили это, может быть, нам стоит перейти в другое место, более подходящее для нашего обоняния? Это не нарушит ваши планы? Эй, вы меня, похоже, не слышите?

Херцфельд его действительно не слышал. Погруженный в свои думы, он стал медленно огибать стол.

– Свен Мартинек был специалистом по ритуальным убийствам, – проговорил профессор, больше отвечая своим мыслям, чем обращаясь к Ингольфу.

– И что это значит? – уточнил практикант.

– Он мастерски разбирался в вопросах символики. Зубочистка, воткнутая в волосы трупа, посмертно обстриженные ногти на ногах, ведро для чистки коврового покрытия, найденное возле жертвы, – по этим признакам Свен составлял общую картину убийства и находил подсказки, помогавшие раскрыть преступление там, где всем казалось, что они имеют дело с абсурдным на первый взгляд деянием. Не будь он столь блестящим судмедэкспертом, вполне мог бы стать великолепным криминальным психологом.

– Все это так, но я никак не пойму, что нам мешает вернуться на свежий воздух? – проговорил Ингольф, переминаясь с ноги на ногу так, будто ему приспичило в туалет.

– Не стоит спешить, – сказал Херцфельд и присел на корточки, чтобы взглянуть на разлагающуюся свиную тушу под другим углом зрения.

Ингольф закатил глаза и застонал:

– Надеюсь, что вы рассматриваете животное не для того, чтобы произвести вскрытие?

Херцфельд отмахнулся от него и вновь встал во весь рост.

– Нет, – ответил он. – Предполагаю, что при этом мы только бы зря потеряли время. Мартинек отличался педантичностью и всегда придерживался раз и навсегда установленных правил в работе. Отсюда я делаю вывод, что необходимые указания мы найдем только в человеческих трупах.