Себастьян Фитцек - Отрезанный [litres]

Внезапно послышалось легкое гудение, и изображение смеющейся девочки стало приобретать зловещую голубоватую раскраску.

– Батарея у ноутбука еще жива, – заметил Ингольф.

Херцфельд положил телефон рядом с компьютером, подышал на озябшие от холода пальцы, а затем отлепил фотографию от монитора, осветившего лица мужчин мертвенным синим светом.

Появилось поле ввода пароля. Тогда Пауль, не задумываясь, набрал имя дочери Мартинека, и уже через несколько секунд на экране возник типичный пользовательский интерфейс домашнего компьютера. Рабочий стол на мониторе выглядел почти пустым, словно его специально подчистили. Кроме обычных иконок для текстового редактора, почтовой программы, интернет-браузеров и управляющего программного обеспечения, на нем не было каких-либо привлекающих к себе внимание файлов или ярлыков, которые стоило открыть. К тому же Херцфельд понятия не имел, что именно ему следует искать в памяти жесткого диска.

– Посмотрите журнал, – посоветовал Ингольф.

Профессор немедленно последовал этому мудрому совету и быстро просмотрел раздел «Недавние документы» на панели управления в меню «Пуск», чтобы найти имена файлов, которые Мартинек открывал в последнее время. Пауль не удивился, найдя только один файл. Судя по расширению имени, это был видеофайл «seethetruth.mp4».

– Посмотри на правду, – перевел Ингольф.

Херцфельд снова почувствовал дурноту, как и несколько минут назад, когда стоял перед обеденным столом, не решаясь сдернуть простыню со свиной туши. Сейчас он был убежден, что на этот раз они увидят на экране отнюдь не свиную голову.

Судя по всему, за последнее время Мартинек просматривал и переделывал это видео несколько раз.

«Время бежит неумолимо», – пронеслось у Пауля в голове.

Вопреки внутреннему голосу, предупреждавшему о том, чтобы он этого не делал, профессор кликнул по файлу и стал наблюдать за изменениями на экране. Потребовалось некоторое время, пока серое окошко размером не больше, чем у ютьюб-видео, наполнилось содержанием. Сразу же стало ясно, что речь шла о любительском коллаже. Изображение было переэкспонированным, размытым и нечетким, что, однако, не снижало его насыщенности. Вначале можно было только догадываться, что именно находилось в фокусе камеры, но потом запись стала более четкой и позволила разгадать этот ребус.

– Ноги? – удивился Ингольф и попросил увеличить изображение.

Однако программа воспроизведения, видимо, не предусматривала полноэкранного режима. Вместо этого можно было отсоединить экран от клавиатуры, что Ингольф и продемонстрировал Херцфельду, повернув два боковых рычажка на корпусе ноутбука и передав профессору освобожденный монитор.

На экране высвечивалось изображение женского тела, однако лица видно не было. Зато хорошо просматривалась кожа трупа, которая казалась гладкой, как у подростка. Контуры тела не оставляли сомнений в том, что это была девушка в возрасте от тринадцати до семнадцати лет.

В попытке отвлечься от ужасного видео мозг Херцфельда автоматически переключился в привычный для него режим проведения вскрытия. «Девушка лежит в открытом мешке для перевозки трупов, – машинально зафиксировал он. – Стол напоминает тот, что стоял в столовой особняка. Бедра узкие, волосы в зоне бикини либо обриты, либо еще не отрасли. Особых отметок на теле, за исключением татуировки на левой лодыжке…»

«Черт!» – выругался про себя Пауль.

В этот момент он перестал находиться в роли нейтрального наблюдателя – татуировка снова вернула несчастного отца к ужасной действительности.

«Неужели это Ханна?»

Татуировка была ему незнакома, но это ничего не значило. Ведь дочка могла нанести ее недавно. Однако делать окончательные выводы по идентификации Ханны только на основании размытой видеозаписи небольшого размера было нельзя.

Внезапно на изображении появился Мартинек, который, казалось, не боялся показывать своего лица. Он встал прямо перед камерой и грустно посмотрел в объектив. В одной руке Свен держал секционный нож, а в другой то, что на первый взгляд напомнило металлический прут. Однако потом оказалось, что это была палка от метлы. Херцфельду удалось разглядеть даже насечки на дереве, которые Мартинек, по-видимому, нанес на нем своим ножом.

– И что теперь? – спросил стоявший рядом с профессором Ингольф, когда запись подошла к концу.

Экран в руках Херцфельда почернел, и некоторое время по нему пробегали только светлые полосы. Однако потом он снова ожил, и запись возобновилась, только уже с другого ракурса. Мартинек переставил штатив, к которому крепилась камера, к краю стола так, чтобы были лучше видны его дальнейшие действия. Теперь он начал вскрывать грудную клетку девушки.

– Нет! – одновременно вскрикнули Ингольф и Херцфельд, напомнив своим поведением зрителей в кинотеатре, со страхом ожидающих появления на экране следующей сцены фильма ужасов.

Только в этом случае все происходящее не являлось спецэффектом, а было реально!

«Я люблю тебя, папа», – почудился Херцфельду голос его дочери.

Он хотел было уже отвернуться, потому что предпочел бы умереть в неведении, чем увидеть, как Мартинек режет тело его дочери. Но этого не потребовалось – съемка оборвалась еще до того, как секционный нож достиг пупка девушки.

– Что он делает? – взволнованно спросил Ингольф.

Через некоторое время запись возобновилась. Мартинек, очевидно, взял камеру в свои руки, и стало хорошо видно, что белый мешок снова оказался плотно закрытым. С внешней стороны он был в нескольких местах испачкан кровью. На разделочной доске у изголовья стола лежали вырезанные органы.

Камеру качнуло, и в этот миг стало видно, что весь пол в помещении был закрыт водонепроницаемым брезентом. До сих пор Мартинек делал съемку без звука, но теперь, когда он положил камеру на стол, чтобы высвободить обе руки, стал слышен шорох мешка, перемещаемого по столу. Большая часть экрана оказалась затемненной, но в оставшемся открытом месте можно было увидеть, как Свен водрузил мешок на заранее приготовленную тачку. Затем изображение сменилось, и показался сад.

– Он везет ее сюда, в лодочный сарай, – прокомментировал Ингольф, хотя в этом и не было необходимости.

Мартинек повесил видеокамеру за ремешок себе на грудь, и теперь стал просматриваться задний участок усадьбы вместе с лодочным сараем, причалом и озером. Кроме прерывистого дыхания и хруста снега, раскачивавшаяся на ходу камера никакого иного звука не запечатлела. Наконец шины тачки достигли пристани, выходившей к скованному льдом озеру.

– Что он задумал? – произнес Ингольф, но ответа не услышал, поскольку Херцфельд с экраном в руках выбежал из сарая.