Антуан д'Эстет - Flamma

— Я вижу, у церкви на сей предмет весьма поверхностные взгляды, — усмехаясь, отметил он. — А вы что скажете, сударь?

Кристофер, погруженный в созерцание красавицы Обклэр, не отвечал. Но и молчание продлилось недолго: сектант с епископом, словно черт и ангел, принялись внушать ему с разных сторон противные друг другу мысли.

— Страсть согревает нас пылкостью желаний.

— Но и сама скоро сгорает. Вместе с чувством.

— А любовь… она только душит.

— Да, порой мучительно медленно, но всегда приятно.

Кристофер все еще молчал, и могло даже показаться, что он не слушает своих навязчивых соседей, но от наблюдательности Люциуса не укрылись признаки испытываемого молодым человеком легкого внутреннего трепета, говорившего о том, что слова, все же, находят в его душе свой отклик.

Как бы то ни было, препирательства «Отверженного» и епископа рано или поздно должны были перекинуться с общего на частное и коснуться уже непосредственно Кристофера. Что собственно и произошло, когда Мортимер задал ему несколько бестактный вопрос:

— И что вы в ней такого находите? с виду обычная служанка.

Молодой человек вздрогнул, но будучи полностью поглощен своим чувством, не выказал в своем ответе, ни гнева, ни раздражения.

— В простом движении ее руки больше грации и изящества, чем в целом танце любой из здешних артисток, — вдохновленный возможностью вознести хвалу своей избраннице, произнес он. — В ее улыбке больше чувства, чем в игре любого актера; а в ее глазах больше жизни, чем в любом спектакле.

Напрягшийся было Люциус, вздохнул с облегчением: такой ответ Кристофера говорил об истинной чистоте его чувства. Но Мортимер упрямо пожал плечами:

— Не вижу в ней ничего, что могло бы соблазнить.

— Она обаятельна, — пояснил епископ, — а это гораздо важнее.

— Позвольте узнать, чем же?

— Возжелать мы можем чуть ни каждую третью, влюбляемся за свою жизнь лишь в нескольких, а по настоящему полюбить, способны только одну.

Эти слова заставили всех троих (ибо Кристофер и без того не сводил с нее глаз) направить взоры на Жанну. И сила взгляда четырех мужчин заставила девушку обернуться. Лица Кристофера и Жанны залила краска, порожденного одним и тем же чувством, смущения, но:

— Сдается мне, она смотрит на вас, господин Флам, — заметил Мортимер.

— Возможно, — нехотя согласился архидьякон. — Она одна из моих прихожанок.

— И только-то? — съязвил сектант.

— Надеюсь, — нахмурился епископ, — вы сказали это без злого умысла. Во всяком случае, не забывайте: вы находитесь рядом с тем, кто любит эту женщину.

— О-о, и рядом с тем, кого любит она, — с хорошо понятным архидьякону ехидством вставил Мортимер. — Я уверен. Кстати, молодой человек, — обратился он к Кристоферу, заставив Люциуса (впрочем, попусту) вздрогнуть. — Как вы относитесь к мужчинам, которые вертятся вокруг вашей красавицы-возлюбленной?

— Каждый раз, когда к ней проходит мужчина, я замираю, — отозвался молодой влюбленный, — словно из страха, что вот прямо сейчас и так просто у меня отберут нечто большее, чем жизнь.

Мортимер улыбнулся и удовлетворенным взглядом окинул обоих священников, но епископ не дал ему порадоваться мнимому успеху:

— И это здорово! — с не вызывающей сомнений искренностью воскликнул он.

По жилам на руках и шее сектанта пробежала нервная судорога.

— Как?! Вы допускаете, что в чистой любви позволительна ревность? Но ведь это чувство чем-то сродни эгоизму.

— Любовь, как и религия, должна! быть эгоистичной, — заявил прелат; и довольный представившейся возможностью уколоть сектанта, прибавил: — Иначе мало ли какие в ней могут возникнуть извращения.

«Отверженный» понял, на что намекает епископ, но в дебри религии вдаваться не стал. Он уже чувствовал, что в борьбе с епископом заполучить Кристофера ему не удастся. Однако и сдаваться Мортимер не собирался: он решил создать задел для будущего и заронить в душу молодого человека семечко, долженствующее принести свои губительные плоды впоследствии.

— Чистая любовь… — презрительно пробормотал сектант. — Так пусть скажет ей об этом!

— Слова, сказанные под влиянием чувства, пусть даже самые романтичные, со временем могут показаться пустыми и глупыми, ибо так или иначе порождены разумом, — несогласно помотал головой епископ. — Зато самый глупый и бессмысленный поступок, также совершенный под влиянием чувства, через некоторое время покажется донельзя романтичным, ибо исходить он будет от сердца.

— В таком случае он никогда не будет счастлив, — сделал свой жестокий вывод «Отверженный».

— А разве способность испытывать подобные чувства не есть счастье?

— Нет. Это всего лишь мечты о нем.

— Мечты сбываются, — резонно заметил епископ.

— Но не его, — отрезал Мортимер. — Даже если ему хватит сил признаться ей, кто поручится за то, что сердце прекрасной избранницы свободно? — Говоря это, он бросил на архидьякона лукавый взгляд, а после влил в уши Кристофера новую порцию яда: — Порой бог создает для нескольких людей всего одно счастье; а когда многие оказываются вынужденными вступить в борьбу за что-то единственное и нераздельное — это называется…

Сектант сделал паузу, дожидаясь реакции молодого человека, грезы которого продолжали сносить сыпавшиеся на них безжалостные удары.

— …испытанием, — машинально закончил тот.

Мортимер усмехнулся.

— Да, — подтвердил он, вставая; и снова обратившись к священникам, сказал: — А на «поступок» он не способен.

Сектант бросил на Кристофера злорадный, почти хищный, взгляд и молодой человек, помрачнев, отвернулся. Он был расстроен… и больше всего тем, что спор незнакомых ему людей так больно затрагивал его чувства.

— Хватит! — воскликнул епископ. — Довольно! Вы — проклятие рода человеческого, вы совращаете людей, когда они наиболее уязвимы и даже самое светлое в них способны повернуть во вред; вы заставляете их почувствовать себя слабыми, вы лишаете их надежд, вы играете на их чувствах… и ведете их к погибели.

— Не все ли равно, если вам только что удалось отстоять одного, — огрызнулся Мортимер. — Впрочем, ненадолго. — Он повернулся к архидьякону. — Вы это знаете: он будет несчастен. И меня забавляет тот факт, что именно Вы! станете причиной его обращения к нам.

Он сделал несколько шагов прочь от священников, сегодня одержавших над ним некое подобие победы, но вдруг остановился, и, вернувшись, наклонился к архидьякону.

— Кстати, Люциус, — прошептал он ему на ухо, — Ребекка Эклипс сегодня будет здесь. — Затем снова удаляясь, проговорил: — Надеюсь хоть в этом, мои ожидания будут оправданы.

***

За то время, пока продолжался этот разговор, на сцене были сделаны последние приготовления к предстоящему спектаклю. И священники, по примеру Кристофера (горести которого ушли вслед за Мортимером, а надежды остались рядом с Жанной) постарались попросту забыть о сектанте и погрузиться в волшебство театра. Представление началось.