Игорь Фёдоров - Волк

— А ведь он прав, — вдруг уверенно сказал Васильев, и направил ствол пистолета в голову Тимофееву, — мы все это начали.

— Да что ж такое? — раздосадовано и обиженно пробормотал Тимофеев, — Нечестную игру ведете, барышня.

Он попытался поднять свой пистолет, но Васильев прижал свой ствол к его виску.

— Надо бы их отпустить.

— Очнись, братан, — попробовал Тимофеев, — тебя дурят.

— Руки вверх, — приказал Васильев.

Вот и все. Мне даже не надо было появляться, чтобы не попасться этому человеку на глаза. Но я тут же осознал свою ошибку.

Человек подошел к Альбине и приставил ей к виску дуло «Калашникова».

— Угомонись, дочка, — нежно сказал Степаныч, — не надо всего этого.

Я уже ничему не удивлялся. Только осознавал горькую истину. Васильев отнял у Степаныча охотничью винтовку, но приобрел его душу в обмен на автомат. Итог — вся троица была хорошо вооружена, и, что самое главное, лучше подготовлена. Их план был безупречен. И встречу они назначили заранее, возле поваленной сосны у оврага. А я чуть не принял затылком автоматную очередь. Оставшийся козырь у нас в рукаве, это я.

Аля медленно опустила глаза, полные слез.

— Вот и молодец, — по-отцовски похвалил Степаныч и опустил автомат, — и уж если вы перед смертью хотите знать, кто все начал, так знайте. Хочу покаяться. Это я.

— В смысле, вы? — удивленно спросил Паха.

— А вы думаете, что куры могут сдохнуть от голода за один день?

Нет конечно, подумал я, чувствуя, что мое и без того холодное сердце покрывается ледяной коркой. Да они будут клевать друг друга, но от голода страдать не будут. Это очень жестокие твари. Васильев с Тимофеевым им подметки не годятся. И домовой мой хорош, хозяин хренов. Даже не заподозрил неладное. Этого всего можно было избежать.

— Я отравил Егорыча, мир его праху. И кур заодно.

— Зачем? — тихо спросил Паха, который еще сегодня утром и не догадывался, что жизнь может быть настолько интересной.

— Зачем Егорыча, или зачем кур?

— Кур-то зачем?

— Чтобы было больше слухов и меньше подозрений. Колдовские дела и все такое.

— А Егорыча?

— Он зайца против меня настроил.

— Какого зайца?

— Которого я убил.

Видя, что приезжие его уже не понимают, Степаныч подвел черту.

— Если бы я не отравил Егорыча, Серега бы не приехал домой, не убил бы Кузнечика. Ну и так далее.

Васильев все это время стоял покачиваясь, спрятав лицо в ладонях. Возвращаясь в реальность. Тимофеев быстрым шагом подошел к Але и… Много ли надо хрупкой девушке? Паха дернулся в сторону Тимофеева, но тут же получил коленом в живот. Весь дрожа от страха и злости, я привстал и приготовился к своему последнему прыжку. У меня в груди назревал такой крик, что его услышали бы не только жители поселка. Не знаю, чем все это закончится, но сегодня я попробую человеческую кровь на вкус, а части тел будут раскиданы по всей округе.

— Опусти, — грозно сказал Степаныч, видя как Тимофеев целится Пахе в голову.

— Да чего ждать? — зло крикнул Тимофеев, — Спектакль окончен.

— Уведем из подальше, там и распрощаемся.

— Не хочу я никого никуда уводить. Кончаем этих, тачку прячем. Делов-то?

— Выстрелы услышат, — сказал Степаныч.

— А мне уже все равно. Моя песня спета.

— А мне не все равно! Я за ваши деяния отвечать не намерен.

— Сам не без греха, — напомнил Тимофеев.

В лагере врага назревал конфликт, который был мне на руку. Но и тут судьба мне не улыбнулась.

— Отведем их подальше, — хрипло сказал Васильев, приходя в себя, — меньше трупов, меньше срок.

Тимофеев немного помолчал, включив мысленный процесс.

— Ладно.

Они подняли беспомощных ребят с земли, и повели их дальше в лес.

Я тихо вылез из укрытия и поспешил в сторону. Внезапно у меня появилась очередная идея, и хоть бы она оказалась удачной.

Бегая по лесу, я звал лешего. Времени оставалось все меньше и меньше, а где он мог находиться в данный момент, только одному ему и известно.

Вдруг за спиной я услышал насмешливый голос:

— А ты все никак не угомонишься? Поселок на уши поставил, теперь за лес взялся?

— Дядька, выручай, — попросил я, — пропадаю.

— Да помочь-то нетрудно. Да в ваши дела вмешиваться неохота. Это вы все норовите сунуть свой нос, куда не просят. А мы стараемся сохранять нейтралитет, — он глубоко вздохнул, — Нет, ну если уж очень надо, тебе-то я помогу. Может быть, даже с радостью. Не чужой, как-никак.

— А поиграть не желаешь?

Леший призадумался. Глаза его заблестели, рот искривился в озорной улыбке.

— А то от скуки схуднул малость, — подначил я его.

— Говори.

Я вкратце выложил суть задумки.

Леший кивнул.

— Легко.

В этот момент, по заказу, мимо меня промчался заяц. Я бросился в погоню.

— Можно вопрос? — спросил Паха, шагая навстречу судьбе, осторожно придерживая Алю.

— Валяй, — пожал плечами Васильев.

— Что ты видел, когда… это… были в трансе?

— Время тянешь?

— Вот я, например, увидел себя на дне моря, а мимо меня проплывала большая черепаха.

— И все?

— И лучи солнца проникаю сквозь толщу воды.

— Какое-то мелкое у тебя море, — заметил Степаныч, с любовью поглаживая ствол «Калашникова», — раз солнце видно.

— Может берег был недалеко, — предложил Тимофеев.

— А черепаха плывет и на меня смотрит, — закончил Паха.

Он нарочно медлил, не спеша обходил кусты и муравейники, то и дело оборачиваясь на трех вооруженных мужчин, шедших позади.

— А ты что видел?

— Тебе-то что за интерес? Скоро ты уже окажешься там, где ни одна черепаха тебя не будет домогаться.

Тимофеев противно засмеялся.

Паха перелез через поваленную сосну. Потом аккуратно помог Але, на лице которой появлялся огромный синяк.

— Ты как? — спросил Паха.

— Жить буду, — слабо улыбнулась Аля.

— Не согласен, — возразил Тимофеев.

Следом перелезли остальные, по очереди держа ребят на прицеле.

— Последняя воля умирающего, — вздохнул Паха.

— Ну что ж. Изволь.

Несмотря на все свои очевидные недостатки, Васильев был хорошим собеседником.

Он остановился, за ним остановились все остальные и приготовились слушать.

— Значит так, — Васильев прищурился, глядя куда-то очень далеко, в те места, где никто, кроме него, не бывал.

— Это конечно, все удивительно. Все эти колдовские заморочки. Значит, я стою на высоком утесе, а передо мной простирается огромное море.

— Это в первый раз, или во второй?

— Одна и та же картинка на оба случая.

Тимофеев указал пистолетом на Паху:

— А может это твое море? А ты на дне лежишь? Все сходится.

— Нет, — возразил Васильев, все так же внимательно смотря вдаль, — над моим морем ходят тучи. Солнца нет. И ветер сильный дует. Еще чайки кричат.