М Беннетт - Остров

Чья-то рука остановила занесенный кулак.

— Не надо, — сказал Гил.

Миг они мерились взглядами. Себ тяжело дышал, Гил был леденяще спокоен.

— Вспомни, — сказал Гил, — за нами следят.

Голос его обладал повелительностью, как голос того, кто утратил страх, кто побывал на краю смерти и был спасен и теперь твердо намерен жить. Хищный свет померк в глазах Себа. Он глянул поверх головы Гила. Над кострищем висели зеленые кокосы, регистрируя каждое движение. Себ разжал кулак. Гил отпустил его руку, и вдруг все разом пришли в движение. Столпились вокруг меня:

— Где еда?

— Где огонь?

— Как ты мог нас бросить?

Я недооценил их нужду во мне, их страх. Они уже лишились взрослых, и я служил какой-никакой заменой родителей. Я взял в свои руки власть, а вместе с властью ответственность за других. И этой ответственностью я в тот день пренебрег.

— Мы думали, ты умер.

Они все навалились на меня, то ли обнимая, то ли беря в плен. Ральф и Джун держали меня за руки, Миранда вцепилась во Флору, моего единственного союзника. Флора, уставшая за день, не могла дать отпор Миранде, натренированной пловчихе. Себ, все еще тяжело дыша, расхаживал передо мной, словно тигр. Гил пассивно следил за ним и за мной.

Я наконец заговорил:

— Вы должны пойти с нами. Мы нашли кое-что. В джунглях, где крест.

Едва ли они могли разобрать, что я бормочу.

— Никуда мы с тобой не пойдем, — сказал Себ. — С этим покончено.

И не переспрашивая, я догадался, что он имеет в виду.

— Я должен вернуться, даже если вы не пойдете. — Я постарался выговорить эти слова как можно спокойнее.

— И ты никуда не пойдешь. Хватит. Ты останешься тут, будешь охотиться, и рыбачить, и зажигать костер, и… и… носить мою сумку!

Настолько напряженной, настолько опасной была атмосфера, что никто не рассмеялся. Никто не напомнил Себу, что на острове у него нет сумки.

Миранда высказала то, что Себ пытался донести до меня ударами, пинками и этим неуклюжим приказом:

— Ты нужен нам.

Я оглядел раскрашенные золой лица. Только голод и удерживал их от расправы надо мной. Клуб «Завтрак» — этим все сказано.

Нужно перетянуть их на свою сторону. И я вроде бы знал, как это сделать. Не поступками, а словами. Самыми трудными словами в моей жизни. В памяти мелькали все ничтожные унижения, все злобные сообщения в мессенджере все эти годы, когда я таскал сумку, драил ботинки, лизал задницы в Осни. Сотни раз, когда я повторял «о’кей», это ужасное, рабское слово, ввезенное в Британию из Штатов, как был ввезен я сам, и ставшее моим девизом.

Я набрал в грудь побольше воздуха и произнес:

— А мне нужны вы.

Они уставились на меня — враждебные, озлобленные, сомневающиеся. Ни один из них не поверил мне.

— Финтишь, — сказал Себ.

— Нет, — сказал я. — Я докажу.

Я должен был предоставить им залог моей благонадежности, как это делали миссионеры. Когда миссионеры добрались до Америки, они стали дарить туземцам золото и жемчуг. Бесполезные вещи, ведь их нельзя ни съесть, ни посадить в землю, как семена, а торговать индейцы не умели и не понимали, какое сокровище им вручили. Но это был залог благонадежности.

— Отпустите его, — приказал Себ Ральфу и Джун, — и следите в оба.

Медленно, очень медленно, словно доставая пистолет, я снял со своей шеи струну, на которой висели половинки очков, высоко приподнял их напоказ. Я шагнул вперед, очень осторожно, словно хруст сломанной ветки мог нарушить наше хрупкое перемирие. И я надел струну на бычью шею Себа, сдвинул половинки очков так, чтобы линзы приходились против его сердца. Это казалось невероятно символичным. Себ, сломавший мои первые очки, стал хранителем линз: свершился ритуал передачи. Струна с очками висела на его шее и груди, как цепь мэра.

— Вот, — сказал я. — Больше у меня ничего нет. Теперь пойдете со мной?

Я все поставил на карту. Посох сломался, а теперь я отдал и очки. Сам лишил себя и власти вождя, и статуса разжигателя огня.

— Себ?

Я думал, он откажется идти, останется здесь, попробует разжечь костер с помощью линз — столь же бесполезных в его руках, как соверены и жемчужины в руках индейцев. Но, к моему изумлению, он ответил:

— О’кей.

Мы вернулись к перекрестью и уселись вокруг клавиатуры, как сидели вокруг костра.

Все здорово разволновались, когда Флора и я показали им этот люк. Все пали на колени, как мы, когда впервые его увидели, толкались, нажимали вразнобой клавиши. Я не мешал. Если кто-то случайно введет правильный код — тем лучше. Но я не слишком на это рассчитывал. Я уже убедился: на этом острове нет ничего случайного. Так что я предоставил ребятам играть, пока им это не наскучило, а потом велел сесть кружком и заняться делом.

— Итак. Назовите числа, которые считаете важными для каждого из вас, для клуба «Завтрак», связанные с островом или какими-то местами на нем или со школой Осни.

— Можно попробовать наши номера в Осни, — предложила Миранда.

— Отлично! — сказал я, указывая на нее, как учитель, вызывающий в классе ученика. — В каком порядке?

— В обоих: сверху вниз и снизу вверх.

Я подчинился — после небольшого спора о том, как выразить в числах статус Себа, Четверти. Решили, что 1/4 — это 14. В нисходящем порядке, от Себа до меня, получилось 14 1 1 1 11 11 12, а в обратном, от меня до Себа, — 12 11 11 1 1 1 14. Пусто.

— А как насчет сидений в самолете? — надумала Джун.

— Уже пробовали.

— Нет, — вмешалась Флора. — Мы пробовали только твое. Пришлось объяснять и про необычный номер моего сиденья и про тайный наш — мой и Флоры — поход к месту крушения.

— Попробуем все номера сидений, — сказал Гил.

— Хорошо. Значит, с первого по седьмое, потом двадцать третье, девятое и десятое. Был ли у нас второй пилот?

— Нет, — сказала Джун. — Только стюардесса. Она сидела на откидном сиденье, помнишь?

— Тогда ее не надо. Но место пилота выяснить нужно. Мы же не залезали во второй раз в кокпит, верно?

Мне припомнился тот вечер и как я боялся, что труп пилота, отсутствовавший в тот момент, когда мы всей компанией обдирали самолет, каким-то чудом вдруг возникнет на своем сиденье — жуткий, с выступившими из-под гниющей плоти костями.

Флора покачала головой:

— Не залезали. Если сиденья в кабине пронумерованы нормально, то его — первое.

— Логично, — заявил Себ. — Ведь на самолете пилот — главный.

— Ага, — поспешил я согласиться с Себом, только бы не поссориться. — Вот только если отсчитывать от моего номера, то у него — не первое, а двадцать первое.

— Ха! — сказала Мирада. — «Двадцать один пилот».

Флора улыбнулась ей:

— Линк думал, это моя любимая группа.

Я замер. Не только потому, что она произнесла мое тайное, только для родных и друзей имя. Тут еще и другое.