Джинн Райан - Харизма

Сомневаясь в каждом своем действии, я крадусь наверх, чтобы договориться с Шейном о встрече. Потом я пишу сообщение Эви, чтобы она прикрыла мою ложь.

Она отвечает:

ТВОЯ МАМА ЗАСЛУЖИВАЕТ ЧЕРТОВСКИ БОЛЬШЕГО.

Сама понимаю. Но это нечестно со стороны Эви – упрекать меня, когда у нее по-прежнему есть нормальная жизнь и парень, которого она может поцеловать. Я пишу:

Я ДОЛЖНА УЗНАТЬ ПРАВДУ. НАДЕЮСЬ ТЫ КОГДА-НИБУДЬ ПОЙМЕШЬ.

ДА УЖ, Я ТОЖЕ.

Я просто обязана показать ей, что права – как и всем остальным. Через несколько минут после того, как уходят мама и Сэмми, я тоже выхожу из дома.

Какой-то репортер кричит:

– Эйслин! Вам разрешают посещать публичные места? Куда вы идете?

Конечно, я не отвечаю ни слова.

Другой репортер подсовывает мне микрофон, когда я торопливо прохожу мимо него:

– Что вы думаете о жертвах «харизмы» в Лос-Анджелесе, которых побили, когда они прошлым вечером пришли в клуб?

Я останавливаюсь как вкопанная.

– Что?

– Говорят, что это преступление на почве ненависти. Вы уверены, что хотите пойти куда-то в одиночку, без защиты?

Отпирая машину, я верчу ключи в руке.

– Здесь не Лос-Анджелес. Но спасибо за предупреждение.

Забравшись в машину, я сижу, прикусив губу. Я была бы не прочь немного поразмыслить, но репортеры крутятся за окном. К счастью, никто не следует за мной, когда я выезжаю со двора.

Шейн живет на западной окраине Такомы, на берегу океана. Светит солнце, так что местные высыпали на улицы, а на дороге пробка. Но сегодня подходящий день, чтобы ехать с открытыми окнами и громкой музыкой, так что я стараюсь наслаждаться всем этим. Я подъезжаю к желтому коттеджу, напоминающему бунгало, вокруг которого слоняется лишь пара репортеров. Я улыбаюсь, не обращая внимания на вопросы о нехватке любви в моей личной жизни.

Шейн открывает дверь и машет рукой репортерам у меня за спиной.

– Устроить тебе экскурсию?

Я точно знаю, где она закончится.

– Нам еще долго ехать, а вечером я договорилась встретиться с Джеком, так что мне нужно быть дома к пяти.

У него дергается глаз.

– Ах, наши голубки решили умереть от несбыточных желаний.

Он показывает на черный «компакт», стоящий на улице.

– Вон моя машина.

Я хочу убедиться, что все идет по плану – по моему плану. Поэтому говорю:

– Поедем на моей.

Он опускает ключи в свой карман.

– Люблю девушек, которые берут ситуацию в свои руки.

Господи боже, его выпустили на свободу и это ни капли его не изменило. Но ладно, может быть, это значит, что он здоров. Не обращая внимания на журналистов, выкрикивающих наши имена, мы выходим из дома. К несчастью, на этот раз один из них прыгает в свою машину и садится нам на хвост.

Сжав зубы, я прибавляю скорость и проскакиваю на желтый свет, но журналист едет следом за нами несмотря на то, что светофор уже переключился. Мы играем в догонялки на забитых улицах, а Шейн глядит в заднее окно. В горячке погони я случайно выезжаю на двухполосную улицу, и нам обоим приходится сбавить ход. Как будто этого мало, приближается мусоровоз, который почти полностью занимает обе полосы. Великолепно. Но потом я понимаю: то, что выглядит как задержка, на самом деле – новая возможность.

– Держись крепче, – говорю я.

Надавив на педаль газа, я объезжаю грузовик. Он недовольно сигналит, но зато нам удается оторваться от спорткара, в котором едет тот репортер.

Шейн смеется.

– Вот черт.

Хоть кто-то одобряет, что я иду на риск. Я веду машину на восток. Зелень Такомы становится все ярче по мере того, как мы приближаемся к горам. Всю дорогу мы непринужденно разговариваем, проезжая мимо деревьев и холмов, самой жизни, которая никогда не казалась мне такой восхитительной. Я готова отдать все, чтобы Хлоя, Себастьян и остальные получили еще один шанс насладиться ей. Наверняка миссис Стернфилд что-то знает. После смерти ее дочери должен был остаться целый клад, сокровищница исследований, а может, она посвятила свою мать в то, чем занималась. Все может быть. Я должна выяснить, что стоит за ложью, которую выдало лицо миссис Стернфилд.

Два часа спустя мы въезжаем в глухой переулок, где живет миссис Стернфилд. Недалеко от базы отдыха, которая рекламирует свои поля для гольфа и бег на лыжах.

Я хлопаю себя по лбу.

– Вот блин. А что, если она сюда только в отпуск приезжает?

Оттопырив указательный палец, Шейн делает вид, будто сдувает дымок с дула пистолета и подчеркнуто медлительно произносит:

– Мы можем узнать это, только позвонив в дверь, напарник.

Я паркуюсь на засыпанной гравием дорожке на краю двора, густо заросшего цветами. Они окружают аккуратный белый домик с вычурными бледно-лиловыми занавесками. Не то, чего я ожидала, учитывая впечатление суровости, которое на меня произвела миссис Стернфилд. Может, я и ее эмоции тогда прочитала неправильно?

Сделав несколько глубоких вдохов, я выхожу из машины и вместе с Шейном иду к двери. Он ухмыляется и нажимает на кнопку звонка. Ни слышно ни лая собаки, ни торопливых шагов. Я заглядываю в большое окно справа от нас. Ни малейшего шороха.

Я поднимаю руку, чтобы позвонить еще раз, но тут дверь резко распахивается. Женщина, чье чопорное лицо не сходило с экрана моего телевизора, стоит перед нами собственной персоной. Вместо жилетки для игры в гольф или стильных вещей, сочетающих оттенки розового и зеленого, на ней джинсы и походные ботинки. Она говорит:

– Вы проделали немалый путь, не так ли, мисс Холлингс и мистер Эллиот.

Голос звучит грозно, но в ее глазах видны отблески страха.

На мгновение я застываю.

– Вы знаете, кто мы?

– Как бы я ни старалась, от новостей не скрыться. Ну так что я могу для вас сделать?

Она хмурит лоб, и от нее веет любопытством, но сильнее всего я ощущаю исходящий от нее страх.

Шейн стоит расслабленно, расправив грудь и уперев руку в бок, как шериф.

– Для начала, мы очень сожалеем о том, что случилось с вашей дочерью.

И когда это он стал таким дипломатом.

Мисс Стернфилд часто моргает.

– Спасибо.

Стараясь говорить как можно мягче, я спрашиваю:

– Ваша дочь в некотором роде связывает всех нас, вам не кажется?

Она поднимает бровь.

Шейн наклоняется вперед и прижимает руку к сердцу.

– Мы знаем, что выбрали не лучший момент, но это, быть может, наш единственный шанс поговорить с человеком, который был ближе всех к доктору Стернфилд. Не могли бы вы рассказать нам немного о ней? Может, что-нибудь поможет нам понять, что именно она дала нам и почему?

Плечи миссис Стернфилд напрягаются, и она заметно щурится. Я ожидала, что она почувствует грусть, когда мы упомянем ее дочь. Но я вижу только настороженность. Как странно. Чего ей теперь бояться? Оставшегося от дочери наследства? Слишком поздно.