Джонатан Келлерман - Дочь убийцы

Грейс понимала, что глупо делать выводы о человеке только по лицу, да и вообще по чему-либо еще. Но кроткий взгляд и застенчивая улыбка этой женщины говорили о неуверенности в себе.

Стоит рискнуть. Блейдс позвонила по указанному телефону. При малейшем подозрении можно прервать разговор и выбросить телефон.

На звонок ответила женщина с тихим, слегка дрожащим голосом.

– Это профессор Чен? – спросила врач.

Секундная пауза.

– Я Эми.

Такое впечатление , что это старшеклассница.

– Меня зовут Сара Мюллер, я консультант-психолог из Лос-Анджелеса. Мы с Эндрю были друзьями, – сказала доктор Блейдс.

– Были? – переспросила Эми Чен. – Вы больше не друзья? Или…

– Это сложно, профессор Чен, и я знаю, что это звучит странно, но я беспокоюсь за Эндрю, и если б вы смогли бы найти время, я была бы благодарна вам за разговор.

– Беспокоитесь о чем?

Грейс выдержала паузу.

– О его безопасности.

– С Эндрю что-то случилось? О нет! – Слова Эми, выражавшие испуг, были произнесены бесстрастным тоном. Дрожь в ее голосе исчезла, и Грейс насторожилась, но решила не отступать. – Что вы имеете в виду?

– Мы можем встретиться, чтобы поговорить об этом, профессор?

– А теперь вы не можете рассказать?

– Во время нашей последней встречи Эндрю выглядел обеспокоенным. Нервничал. Отказался объяснить причину, и с тех пор я его не видела. Он упоминал о вашей совместной работе, и я… профессор, мне не хочется обсуждать подробности по телефону, но если вы не хотите, я пойму…

– Нет, – сказала Эми Чен. – Всё в порядке. – Дрожь в голосе вернулась. – У меня только что закончились присутственные часы, и на сегодня есть еще дела, но я могу встретиться в свой перерыв.

– В таком случае в любом месте, где вам удобно.

– Как насчет Лоренс-Холл – музея науки? Но не внутри, а у входа.

Грейс знала это место. Она заходила в музей во время одной из своих поездок с Малкольмом – там было полно детей. Музей находился на холме над университетским городком. С открытой площадки, которую выбрала Чен, открывался великолепный вид на мост Золотые Ворота и на панораму Сан-Франциско, и там всегда было многолюдно.

Безопасное место для встречи с незнакомцем. Осторожная женщина, но Блейдс такая осторожность тоже устраивала.

– Конечно, – согласилась психотерапевт. – Когда?

– Может, в два часа дня? – предложила Эми Чен и повесила трубку, не дожидаясь ответа.

Грейс вернулась в гостиницу, где в полутемном коридоре ее встретил подозрительный запах марихуаны. Она успела сделать несколько шагов, когда дверь в одну из комнат открылась, и из номера, пошатываясь, вышла пара лет сорока. Задевая друг друга, они двинулись к ней: мужчина худой и черный, женщина полная и белокурая. Доктор ждала, опустив руку в сумочку.

В нескольких футах от нее мужчина вежливо поклонился и сказал:

– S’il vous plaît [23].

Женщина захихикала.

– Присоединяюсь, – сказала она и шагнула в сторону, освобождая проход для Блейдс.

У себя в номере Грейс переоделась в кремовую блузку, серые слаксы, бежевый нейлоновый кардиган и коричневые туфли без каблуков – по ее мнению, именно так должна была выглядеть консультант в области педагогики и психологии. На голову – вязаная шапочка. В ход пошел черный парик, который врач причесала и взбила, чтобы стал пышнее. Выглядел он великолепно – Грейс не пожалела, что потратила деньги на натуральные волосы.

Следующий шаг: синие контактные линзы сделают глаза запоминающимися даже за стеклами очков.

Проверив сотовый телефон, по которому ей недавно звонил Уэйн, женщина не обнаружила сообщения. Решив, что телефон выполнил свою миссию, она подняла угол кровати, подсунула его под толстую металлическую ножку, а потом с размаху опустилась на матрас. Дешевый аппарат оказался прочнее, чем она думала, и ей потребовались четыре попытки, чтобы разбить его. Но после появления первой трещины следующие удары раскололи корпус на части и выпотрошили внутренности мобильника. Потом Грейс достала мясную нарезку из пакета, собрала с пола пластмассовые осколки и высыпала в пакет все, что осталось от телефона. Она не была особенно голодна, но все равно доела мясо, после чего достала из дорожной сумки второй дешевый телефон и перезвонила Уэйну.

Ни ответа, ни голосовой почты. Удалив информацию о звонке, психотерапевт посмотрела на часы. До встречи с Эми Чен оставалось больше двух часов. Прошло уже довольно много времени после последней пробежки или какой-либо серьезной физической нагрузки. Энергичная прогулка пешком пойдет ей не пользу.

Но, ступив на тротуар Юниверсити-авеню, Грейс вдруг поняла, что не в силах погрузиться в атмосферу университетского города – молодость, лозунговая философия, сознательное бунтарство…

Вернувшись в номер, она завела будильник на наручных часах и легла навзничь на продавленную кровать.

Ничто так благотворно не действует на душу, как одиночество.

Через неделю после приезда в Гарвард Грейс разобралась, куда она попала. В сущности, это был Мерганфилд на стероидах. Хотя, если честно, у юных дарований из Мерганфилда ум и способности были распределены более равномерно, чем среди студентов Гарварда.

По ее наблюдениям, по своей реакции на удачу, которая позволила им учиться в университете, принадлежащем к элите американского высшего образования, студенты делились на два типа. Первые открыто хвастались, вставляли слово «Гарвард» в любой разговор и всегда одевались в багровые цвета. Вторые притворялись скромными («я учусь в Бостоне»). Оба подхода свидетельствовали о самодовольстве и заносчивости, и Блейдс, проходя мимо группы первокурсников, однажды услышала такое заявление: «Будем честными, нам предстоит править миром. Почему бы при этом не проявлять сострадание?»

Грейс решила избрать третий путь, чтобы извлечь максимум пользы из проведенного в Кембридже времени: заниматься собой и как можно быстрее освоить программу. Это означало, что нужно пораньше выбрать специальность – что было легко, потому что она уже остановилась на психологии, так как больше ничто не вызывало у нее такой интерес, да и Малкольм был счастлив в своей профессии, – а затем быстро разделаться с обязательными предметами, взяв гораздо более сильную нагрузку, чем рекомендовалось.

Дополнительные баллы можно было легко набрать, заполнив свободное время легкими предметами. Так называемые серьезные курсы тоже не представляли особой проблемы. Похоже, шаблонное представление о Гарварде соответствовало действительности: труднее всего поступить.

Проблемой были не оценки и экзамены, а подход университета к социальной структуре. Первокурсников селили в студенческом общежитии. А потом все усложнялось.