Сабин Дюран - Запомни меня навсегда

– Погодите. Сейчас загляну в ежедневник.

Телефон со стуком кладут, на заднем фоне раздаются приглушенные голоса, приближаются тихие шаги.

– Привет, – раздается голос маленького ребенка.

– Привет! – отвечаю я. – Ты мальчик или девочка?

– Я крокодил!

– Ага! Я так и поняла. Только что подумала: если не ошибаюсь, это крокодил.

– Простите. – Нелл подходит к другому телефону. – Положи трубку, Пидж.

– До свидания, – говорит «крокодил».

– До свидания! – отвечаю я. – Приятно было побеседовать.

– Так, могу утром в четверг. В половине двенадцатого устроит? Если вы не против, то лучше встретимся у меня дома.

У нее дома. Пригласила бы она меня к себе, если бы прятала Зака? До четверга еще три дня – вполне можно скрыть следы. Надо было договориться на пораньше или узнать адрес и нагрянуть без приглашения. Зря я не подумала.

– Вы меня слышите?

– Да, извините. – Беру себя в руки. – Огромное вам спасибо! Вы так добры.

Записываю адрес на другом уголке газеты, вешаю трубку.

Январь 2010

Сегодня произошло целых два события.

Прежде всего я встретился с ее сестрой, Пегги. Вот это штучка, не то что Лиззи! У них почти ничего общего. А если и есть, то это благодаря исключительно моим усилиям.

Разумеется, я произвел должное впечатление. Она была не в восторге от нашего интернет-знакомства, но с этим мы справились быстро. Шутки-улыбки, помощь с посудой, немного внимания младенцу (подбрасывал его, пока не запищал), много флирта (такие женщины без этого не могут). Она недурна, хотя и не в моем вкусе. Избалованная блондинка с длинными волосами, слегка за тридцать (при этом изображает семнадцатилетнюю), в обтягивающей сиськи кофточке, джинсы тоже в облипку. До смешного гордится тем, что заарканила муженька из Сити и получила в придачу соответствующий уровень жизни: «Вы ведь бывали в Дубае? О, мы обожаем Дубай!» А эти присказки, которые она постоянно вставляет в разговор, типа «Вот, блин!» или «И все такое прочее»? Без устали травит байки про чужую глупость, под конец самодовольно восклицает: «Элементарно, Ватсон!» А еще вечно жалуется на жизнь. Послушать ее – так она нищая рабыня, а не богатенькая мадам.

Живет недалеко от Лиззи, дом оформлен в серовато-бежевых тонах, которые люди с деньгами, но без толики воображения считают верхом изящного вкуса. Похвалил ее прикид – «Вам не говорили, что вы одеваетесь стильно, как Алекса Чанг?» – на что она покровительственно кивнула на сестру: «Вот, блин! Скажите это лучше нашей мисс Флиске!» Вдруг обнаружил, что мы с Лиззи держимся за руки под столом. Как ни странно, по ее инициативе.

У Пегги была «новость», и мы стали свидетелями того, как в ней боролось желание похвастаться и забота о чувствах сестры. Разумеется, победило первое. Она увела Лиззи в другую часть кухни, чтобы та помогла ей с чаем. Принялась размахивать черно-белым фото – снимок плода на двенадцатой неделе. «В этот раз решили никому не говорить, пока сами не будем уверены!» Представляю, как скучно слушать про чужую беременность.

Надо сказать, Лиззи неплохо справилась. Поцелуйчики-обнимашки, радостные вопли. После я спросил, не расстроена ли она. «Нет, ну что ты!» И я понял, что она не понимает. Я имел в виду, что у младшей сестры уже вторая беременность, а у нее пока ни одной. Ее же обидело слово «чужую», которым Пегги походя отвергла их родство.

Шагая по парку домой, она призналась, что муж Пегги никакой не финансист. Всю жизнь его содержат родители. Я сильно смеялся, и ее это порадовало. Я воскликнул: «Вот, блин!», и она виновато хихикнула. Позволила себя поцеловать прямо посреди парка. Целовались мы долго. Одной рукой я уперся в ствол дерева, другую положил ей под затылок. Проехал поезд, земля задрожала. Мы оторвались друг от друга. Она сказала, что я могу зайти к ней, если хочу… Тонкий намек на толстые обстоятельства!

Приходить к ней было рискованно, но я подготовился к неожиданностям. Если бы при виде меня мать Лиззи заорала, тыча изуродованным артритом пальцем, и заявила, что именно я вломился в их дом, это было бы легко списать на ее психическое нездоровье, спазмы сонной артерии, снижение выработки нейротрансмиттеров. Время тоже было на моей стороне. Вечерняя спутанность сознания называется – оно меркнет, возбуждение растет.

Зря волновался. Старуха едва ли меня заметила. Сидела в жарко натопленной гостиной на уродливом кресле-кровати, уставившись в телевизор, и крутила на пальце обручальное кольцо. Лиззи приготовила ей ужин и принесла на подносе. Мы с псом смотрели, как Лиззи сует ложку в разинутый рот. Я уж решил, что вечер никогда не кончится, как вдруг она стала клевать носом. Я взял Лиззи за руку и повел наверх.

Если она и удивилась, что я знал, какую дверь пнуть коленом, то виду не подала. Комната выглядела лучше, чем в мой первый приход – одежда и книги больше не валялись как попало. Специально убралась. Знала, что я приду. Она все запланировала.

Несмотря на уродские флисовые кофты и скромное нижнее белье, Лиззи оказалась весьма пылкой, изголодавшейся, безотказной и раскрепощенной. Делала все, о чем я просил. Такого я не ожидал. Она пробуждает во мне все самое лучшее. А потом случилось невероятное. Я заснул, чего со мной вообще никогда не бывало!

Когда я проснулся, она не пожирала меня глазами, как это делает Шарлотта. Сначала я даже не понял, где она есть. Снаружи было темно. Она сидела в изголовье, поджав ноги, и читала газету. Наклонила ее так, чтобы свет лампы падал куда надо.

– Когда останешься одна, тебе ведь будет одиноко? – спросил я.

Глаз от газеты она не подняла.

– Не знаю, – помолчав, ответила она.

– Я в любой момент могу переехать к тебе, чтобы ты не скучала.

Она резко опустила газету и пристально посмотрела на меня.

– Не валяй дурака!

Я натянул одеяло.

– Я серьезно.

– Мы едва знаем друг друга!

– Неправда. – Она надела серую футболку, оттенявшую глаза. На радужке проступили золотистые крапинки, которых я раньше не замечал. Она считает себя заурядной, однако при определенном свете может быть даже красивой. – Теперь я тебя хорошо знаю.

– Ты живешь в Брайтоне.

– Перееду в Лондон.

Дверь в спальню открылась, мягким шагом зашел пес. Лиззи нагнулась, смяв газету, и погладила его.

– Ты очень милый, но совсем не серьезный! – сказала она.

Никакой я не милый. Это вообще не про меня! И очень даже серьезный. Ее тон мне не понравился. Не знаю, к кому она обращалась – к собаке или ко мне. Со мной так нельзя! В последний раз высокомерие Шарлотты ни к чему хорошему не привело. Я открыл рот, чтобы возразить. Лиззи почувствовала и обернулась. Погладила меня по голове, зарывшись пальцами в волосы.