Алисия Оуэлл - Высшая справедливость. Роман-трилогия

Кристофер внимательно следил за эмоциональными речами начальника, попутно обдумывая кое-что свое.

— Меня больше всего страшит участь палача, — отважился высказаться он, когда О’Брайан замолчал. — «Заставлять человека по долгу службы лишать другого человека жизни несовместимо с цивилизованным обществом», — отчеканил он, старательно цитируя проштудированную литературу. — Такой работы быть не должно!

— Да, Крис, — устало кивнул Брендон, — потому что после нее невозможно оставаться человеком. А участь врача вас не страшит? Начать хотя бы с того, что изобретатель известной машины по отрезанию голов был модным парижским доктором! [25] Жозеф Иньяс Гийотен (Guillotin) (1738–1814) — врач и политический деятель времен Французской революции; усовершенствовал известное еще в Средние века орудие казни, которое получило название гильотина , способствовал введению его в употребление. Позже было узаконено присутствие врача во время казни. Теперь в его обязанность входит не только констатация смерти и вскрытие трупа. Казнь посредством смертельной инъекции осуществляет специально подготовленный медперсонал! Врач, ставший палачом… Он, приносивший Клятву Гиппократа, [26] Гиппократ (ок. 460–370 до н. э.) — древнегреческий врач, реформатор античной медицины; «Клятва Гиппократа» — современный кодекс медицинской этики. первая заповедь которой — «Не навреди!» [27] Брендон ошибается: фраза «Не навреди!» действительно приписывается Гиппократу, однако в каноническом тексте Клятвы эти слова отсутствуют. Не пора ли уже пересмотреть слова этой клятвы и первой в ней поставить заповедь, данную Моисею: «Не убий!»? В нашем штате процедура казни еще и непозволительно, садистски затянута. Начальник тюрьмы, священник, судья, прокурор — все кому не лень — подходят в последнюю минуту к приговоренному, уже стянутому ремнями, и напутствуют его одной и той же фразой: «Умрите с миром, умрите с миром, умрите с миром…» Что это может означать? В этих словах мне слышится лишь одно: «Прости нас, грешных, тебя убивающих!»… — Брендон тряхнул головой и, не давая бедному Кристоферу опомниться, резко сменил тему: — Так, что там с делом Фергюссона?

— Слушание послезавтра. У нас трое надежных свидетелей. Прокурор настаивает на пожизненном — на большее не замахивается, — отрапортовал помощник.

— Замечательно! Вы хорошо поработали, Литгоу.

— Спасибо, — улыбнулся тот. — Да, еще… Помните, вы говорили, что Дадли — переученный левша? Так вот: один из сотрудников фирмы, работавший с ним, помнит, что Виктор всегда держал ручку левой рукой. Будучи ранен, Дадли также зажал рану левой — она была в крови. — Кристофер на секунду остановился, заметив напряженное внимание шефа. — Кроме того, отпечатки на оружии очень странно локализованы: только там, где рука сжимала пистолет… — будто до этого к нему прикасались в перчатках.

О’Брайан вскинул брови:

— Когда вы это узнали?

— Вскоре после вашего отъезда, — ответил Литгоу. — Поэтому мне кажется логичным предположить, что пистолет все-таки…

— Достаточно! — Брендон медленно снял очки и провел ладонью по лицу.

…Вот и свершилось оно, самое ужасное из всех зол… — ошибка, намного страшнее, чем та, о которой он недавно толковал… Брендон закрыл на мгновенье глаза — жестокий спазм стянул грудь, так что несколько секунд он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Стало нестерпимо больно, и он — уже привычным жестом — приложил руку к груди, все же отметив, что это правая рука…

Но боль, которую Брендон ощутил сейчас в своей душе, была куда нестерпимее: Виктор Дадли невиновен!..

Кристофер, увидев резкую перемену, произошедшую с начальником, стал бормотать о медицинской помощи, но Брендон покачал головой в ответ.

— Что вы наделали, Литгоу? — сдавленно прошептал он. — Почему не нашли меня?!

Крис опешил — минуту назад его хвалили, и вдруг…

— Но, сэр… Я же был занят делом Фергюссона… А уезжая, вы сказали мне, что Дадли получил новую отсрочку и можно не торопиться.

— Да, Кристофер… я знаю. — О’Брайан поднялся.

Следовало бы сейчас извиниться перед Литгоу — упрек был незаслуженным. Но Брендон почувствовал, что слова застревают в горле. Он вышел из-за стола и молча покинул кабинет, оставив в нем перепуганного помощника.

Давно О’Брайан не испытывал столь сильного потрясения — пожалуй, с тех самых пор, когда должны были казнить Кларка. И опять, как много лет назад, он брел по городским улицам, а в голове беспорядочно теснились мысли — одна другой чернее.

Непоправимое, невосстановимое, то, чего он боялся больше всего, все-таки произошло… Казнь невиновного. Может ли в храме Фемиды [28] Фемида — см. примечание примечание [4]; храм Фемиды — суд. случиться более страшное?!

«У меня тогда появилось ощущение какого-то фарса, — подумал Брендон, вспоминая суд над Виктором Дадли. — Но чем закончился этот фарс?.. Действительно, finita la commedia!» [29] Finita la commedia (ит.) — представление окончено. Брендон произносит ту же фразу, что и Стивен в конце суда над ним: «Комедия окончена», но в более употребительном ее варианте — по-итальянски. Так и не встретился с Трини Дадли… и что особенно тяжело — с ее погибшим мужем… И пусть формально Вик не был его клиентом, Брендон воспринимал его гибель как личную трагедию.

«Я пенял недоумку Ламмерту на то, что ему плевать на своего подзащитного. Но собственное мнение о Дадли составил, так и не поговорив с ним, не узнав, чтó он за человек, — продолжал терзаться Брендон. — Я старался быть беспристрастным, но на самом-то деле лишь потакал собственным слабостям. А лучше сказать: боялся пойти у них на поводу! Боялся, что снова подпаду под власть сочувствия к обвиняемому. Почему я был так убежден в виновности Дадли? Что сбило меня с толку? Предельная простота и убедительность улик? Но ведь я с самого начала видел, что мотивы преступления — самое слабое звено… вернее, не было у него никаких мотивов! А были одни только нестыковки в деле, которые росли, росли как снежный ком. И постоянное беспокойство внутри… Ощущение, что истина где-то на поверхности… Почему я не доверился интуиции? Не задумался глубже… Если бы я не был уверен в его виновности, мои действия наверняка оказались бы успешнее, и Вик Дадли был бы сейчас жив! А, да что теперь говорить!»

Брендон лишь на секунду закрыл глаза и тут же наскочил на прохожего. Лицо показалось знакомым — вроде он где-то видел этого человека. Нет, ошибся… Брендон извинился и, завернув за угол, огляделся по сторонам. Он шел по хорошо известным местам, но не мог припомнить ни названий улиц, ни определить, где сейчас находится.

И тут с немалым удивлением он понял, что стоит прямо перед своей машиной, а все это время блуждал, видимо, по кругу. Возвращаться в контору, заниматься какими-либо делами сегодня было уже невозможно. Брендон открыл дверцу «мерседеса», сел за руль, но, вставив ключ в зажигание, задержал руку.