Татьяна Полозова - Город постоянной темноты

— Мы набирали команду в течение многих лет. Это все проверенные и надежные люди, большинство из нас работает в лагере с самого его основания. Теперь Вы приходите и пытаетесь разрушить жестко отрепетированную систему, которая работала слаженно и без единого сбоя.

— Эта система убила двух мальчиков за неделю. — Ответил Саймон.

Оля-ля! Браво! Аплодисменты! Цветы! Овации! Зал рукоплещет! Народ неистовствует! Саймон пошел против системы. Учился бы я лучше, я бы помнил название книги, о которой нам говорила мисс Ровински, где один мужик, попав в психушку, попытался изменить устоявшийся там порядок. Еще с птицами что-то. Неважно. Я оперся на метлу и, уже не замечая ничего вокруг, нагло прислонился к двери.

— Это не система убила ребят, а попытка сопротивляться правилам. Это протест их убил. — Настаивал Хейвс.

Кажется, что его приближенные не спешили ему на помощь.

— Как в семьдесят первом? Там тоже протест убил ребят? — С вызовом спросил Саймон.

Я думал, что ввалюсь в кабинет от неожиданности. Этот парень не даст спуску никому. Пожалуй, я подумаю над его предложением.

В кабинете наступило гробовое молчание. Мне казалось, что я слышал, как тяжело задышали Оуэнс и Кларксон, как сипел прокуренный Шарп и как ерзал в своем кресле Хейвс.

— Я бы не спешил с выводами, мистер Саймон, да и откуда Вам известно о 1971? — Спросил Оуэнс.

— У меня свои источники.

Наверняка, Саймон улыбался сейчас. Нагло и бесстыдно.

— Вы не знаете всей правды. — Ответил ему Кларксон.

Я не расслышал ответа нового учителя, потому что Марти шикнул на меня, выглядывая из-за угла.

— Тащись сюда, Рипли. Там идут вышибалы.

Я быстро собрал щетку и мыло и, насвистывая глупую мелодию, вышел в просторный холл. Проходя мимо вышибал, я сделал наивный вид, будто все тайны Вселенной не открылись мне сейчас у двери директора. Амбалы посмотрели на меня как на придурка и переглянулись. Я дурашливо усмехнулся и поплелся вслед за Марти, который по ходу дометал полы в большом зале.

— Что ты слышал? — Спросил он меня, когда мы вышли на улицу.

Я улыбнулся.

— Потом. Скажу только, что Саймону можно доверять.

Марти недоверчиво посмотрел на меня, но ничего не ответил. Он знал не хуже меня, что говорить сейчас о чем бы то ни было посреди улицы опасно. Если не хочешь загреметь в кутузку.

Я посмотрел на небо. Впервые за четыре года от него не несло гарью.

Спросите меня, винил ли я своих родителей, что попал сюда? Не знаю. Я не помнил их. Мне говорили, что мать подкинула меня на порог церкви, викарий которой отдал меня в приют. А потом меня переместили сюда. Он назвал меня Джоном Рипли, потому что так написала моя мать в записке, которую вложила в пеленку.

Потом я узнал, что ее звали Сара. Она забеременела в семнадцать и оставила меня, потому что не могла воспитывать одна. Я не знаю, куда делся мой отец, бабушка, дедушка и еще кто-нибудь из родственников. Большинство из нас в Обители были одинокими при живых родителях, поэтому мы не чувствовали себя убогими. Когда все одинаковые, тебе не будет казаться, что ты другой. Рядом с нами не было нормальных людей, которые могли бы показать нам, что такое истинная жизнь. Поэтому, наверное, большинство воспитанников не пытались бежать отсюда. Мы просто толком даже не знали куда бежать. А что если там еще хуже?

Нам все время твердили, что заботятся о нас, что готовят нас к жизни за колючей оградой, что помогают нам приспособиться, делают все, чтобы нам было легче. Но какой в этом смысл, если большинство из нас либо отправлялись в психушки после лагеря, либо в тюрьмы, либо умирали, не доживая до двадцати, где-нибудь в гнилом мотеле от передозировки.

Конечно, были здесь и лучшие примеры, например мисс Ровински, или тот же мистер Саймон, но если белое пятно появится на черном фоне, что вы попытаетесь стереть — фон или пятно? Они казались белыми воронами, поэтому мы не верили им. Мы не доверяли им, хотя и желали этого больше всего.

Если бы сегодня был ваш последний день, чтобы вы сделали? Интересно, человек и правда понимает, что сегодня умрет или все происходит спонтанно? Колли и Карл знали, что умрут? Думаю, я бы чувствовал. Иногда и правда бывают такие дни, что хочется сдохнуть. Вернее, в Обители такие дни бывают чаще, чем те, когда хочется жить. Но, иногда, чувства обостряются, как за секунду до того как чихнешь. Вам это знакомо? Вот оно щекочет нос, ты морщишься, терпишь, прикрываешь лицо руками, склоняешь голову и вот оно! Со смертью то же самое, она, словно, щекочет тебе нос, а ты все тянешь. Может, старуха с косой уже давно живет здесь на правах хозяйки и ее стали раздражать постояльцы, которые никак не могут сдохнуть, вот она и решила собирать наши тщедушные тельца в свой мешок, или с чем она там ходит.

Я лежал на своей койке, которая как раз находилась как раз под кроватью нового покойного, и уставился в продавленный матрас. Отвратительно знать, что человека, которого ты только недавно лупил за храп прошлой ночью теперь уже никогда не захрапит. Лучше бы храпел, право слово. Если бы сейчас мне предоставили выбор: всю жизнь терпеть этот храп или увидеть как он полоснет себе по горлу ножом, я бы, конечно, выбрал первое. Почему судьба всегда дает нам выбор, когда его уже, по сути нет. Мы думаем, что можем что-то выбрать, когда все уже решено за нас.

Я родился, когда моя мать уже решила сбагрить меня. Я отправился сюда, когда за меня уже решили, хочу ли я воспитываться в Обители. Я начал назло всему миру общаться с Люком, когда всем было запрещено подобное. Я получил возможность стучать на Саймона, когда мне уже приготовили наказание за отказ. Мне предложили работать на Саймона, когда… Стоп! Вот, пожалуй, Саймон, он единственный, кто предоставил шанс, еще ничего не отобрав. Я верю, что если откажу ему, наш разговор навсегда останется между нами. Это не Хейвс и мне не будет грозить камера пыток.

Я встал с кровати и стал тихо собираться. Парни редко копошились на своих местах, и так как была уже глубокая ночь, все спали.

На улице стояла тихая и теплая погода. Можно было даже куртку не надевать. Когда я подошел к общежитию, где жили учителя, в окне Саймона горел свет. Такой же полуночник как и я. В этом корпусе охраны не было, поэтому прошел я без труда. Он долго не открывал и я уже хотел уйти, проклиная всех чертей, что так глупо рискнул. Но в этот момент дверь открылась и Саймон удивленно посмотрел на меня.

— Я согласен. — Прошептал я.

Мужчина понимающе кивнул и распахнул дверь пошире. Впервые я видел комнату учителя изнутри. Оказалось, что она не такая уж роскошная. На дворец, точно не походит.

— Ты проходи, проходи. Есть будешь? — Он был услужлив и вежлив. Я кивнул.