Татьяна Полозова - Город постоянной темноты

Ел я быстро, по привычке, но эта еда совсем не походила на столовскую. Теплая, свежая и пахло хорошо. Саймон смотрел на меня и улыбался. Я сначала стеснялся и хотел поговорить, но Джастин предложил для начала поесть, а потом уже говорить. Я согласился, тем более, что такого мяса я еще в жизни не видел, даже не думал, что его можно так приготовить.

— Все нормально? Еще? — Спросил меня Джастин, когда я отодвинул тарелку. Я покачал головой. Так я еще не наедался.

— Хорошо. — Улыбнулся он. — Поговорим? Ты уверен, что хочешь этого?

Я кивнул. Еда давила на живот и я с трудом мог даже дышать не то, что говорить.

— Отлично. Тогда, я думаю, мне стоит для начала рассказать о себе.

Я никогда не слышал столь фантастического рассказа. Этот человек был журналистом, которого подослали, чтобы он разведал обстановку здесь. Сначала мне хотелось рассмеяться, встать и выплеснуть ему чай прямо в лицо. Но то ли чай был вкусным и ароматным, то ли было в его рассказе, что-то вызывающее доверие.

— Ты не веришь мне. — Заключил он. Он достал чемодан из-под кровати, где под старой книгой лежало удостоверение. Он протянул его мне.

— Что это?

— Мое удостоверение. — Ответил он.

Я развернул красную книжку и посмотрел на фотографию в нем. Джастин С. Саймон был моложе на ней, со слегка одутловатыми щеками, чисто выбритый и кучерявый. Я ухмыльнулся.

— Вы смешной тут. — Невинно заметил я.

— Посмотрел бы я на тебя после трехдневной пьянки. — Слегка обидевшись, сказал он.

Я протянул ему удостоверение, и он тут же спрятал его.

— Теперь все в порядке?

Я пересел на кровать и облокотился на стену, болтая ногами, будто речь шла вовсе не о важнейшем протесте со времен митинга 1971 года, а о зеленой траве у школьного крыльца.

— Не совсем. Что я должен делать?

Он сел рядом со мной и провел пальцами по волосам.

— Я еще не знаю сам. О чем тебя попросил Хейвс?

Я пожал плечами. Я действительно толком не знал, чего от меня хотел Хейвс. Я должен был получить конкретные указания вчера, но умер Карл и все пошло к черту. Я даже не был уверен, помнил ли директор о поручении.

— Я тоже не уверен. Может, все простая глупость и не будет ничего. Ты же слышал, что сегодня было у директора в кабинете?

О, я вспомнил тот диалог, и улыбка расплылась по моему лицу.

— Почему ты улыбаешься? — Спросил он.

Я улыбнулся еще шире.

— Никогда не слышал, чтобы Хейвса так огрели по башке.

Теперь усмехнулся Саймон.

— Никогда никого я так не долбал по башке. — Он продвинулся дальше на кровати и оперся на стенку. — Пойми, я просто хочу узнать, почему эти парни покончили с собой. Ты ведь тоже хочешь это знать?

Я опустил голову и слегка ей покачал.

— Они были моими друзьями.

Я вспомнил выражение лица Люка тем вечером в лесу и понял, что мне больше хочется не просто узнать причины этих поступков, я скорее хочу предотвратить непоправимое.

— Тебе лучше сейчас пойти в казарму. — Сказал Саймон. — Скоро начнет светать и тебя заметят. Нам не стоит показываться вместе.

Я понимающе кивнул, попрощался и вышел на улицу. Солнце уже начинало лизать горизонт и я поспешил. Через полчаса должен быть подъем, а я даже не спал толком. Сегодня обязательно усну на математике, и мистер Дэвидсон меня отлупит. Ну, и к черту, зато хоть высплюсь.

К счастью, успел я еще до подъема и никто из ребят и сторожевых меня не заметил. Я пробрался в койку, снял одежду, чтобы выглядеть более или менее правдоподобно и только закрыл глаза, как прогудела сирена. Ребята стали сонно выбираться из постелей, выстраиваясь в очередь к умывальнику. Я соскочил еще бодрым, знаете, как говорят, если ты затянул со сном, лучше не ложиться вообще.

— Когда ты успел выспаться? — Спросил меня Марти, пока переминались с ноги на ногу в очереди к мойке.

— Я не спал. — Ответил я. Ну, что? Это же полуправда.

Марти вряд ли слышал меня, засыпая прямо на ходу. Так даже лучше. Никто не пристает с глупыми вопросами.

На математике я действительно уснул, усевшись за последнюю парту и спрятавшись за широкую спину моего одноклассника. Учитель, как я обратил внимание в начале урока, еще сам не выспавшийся, то ли не заметил меня, то ли не захотел замечать. Меня растолкали уже на перемене и я поплелся вслед за остальными на урок литературы к потрясающей мисс Ровински, когда увидел Саймона в коридоре. Мы прошли совсем рядом, и я только сухо поздоровался, а он на меня даже не посмотрел.

«Притворяется», — подумал я и смекнул, что лучше перенять его тактику.

— Что с тобой такое? — Толкнул меня под ребра Марти. Наверное, звал уже не первый раз. Я посмотрел на него слипающимися ото сна глазами и дурашливо усмехнулся.

— Думаю о мисс Ровински.

Мартин непристойно засмеялся и побежал вперед, заметив своего приятеля у которого хотел стрельнуть сигарет.

Литература прошла, как обычно, вяло. Ровински пыталась заразить нас своим энтузиазмом, но мы словно сидели в пузыре и не хотели принимать ничего, отторгая ее идеи как вредоносные бактерии. Ко мне с задней парты прилетела записка, где кривым почерком Малыша Питти было накалякано: «Она сегодня необыкновенно хороша. Интересно у нее белье кружевное?» Я усмехнулся, видимо, слишком громко, потому что мисс Ровински посмотрела на меня через очки. Я быстро сунул записку в карман и тут обнаружил, что там у меня еще одна странная бумажка. Вытащив ее под партой, я заметил почерк Саймона. Он предлагал встретиться в лесу, сегодня, после ужина. Значит, появилась работенка.

Остальная часть дня прошла безынтересно и время тянулось медленнее убитой черепахи. Я с трудом дождался вечера и, быстро заглотав ужин, отправился на встречу, отказавшись от игры в мяч с парнями.

Саймон опаздывал и меня это жутко злило. Я отказался от интересного вечера, впервые за несколько дней, когда потрясающая теплая погода позволяла хоть немного выветрить дурь из головы. После самоубийств администрация, кажется, отпустила вожжи. Они даже позволяли нам играть на улице, хотя раньше это считалось роскошью. Наверное, подумали, что так проще наблюдать за нами.

— Прости, Джон, смотрел, чтобы нас не обнаружили.

Я все еще обижался, но понимал, что лучше прождать пару минут, чем провести несколько суток в карцере.

— Что Вы хотели? — Спросил я.

Саймон сел на пень, который накануне облюбовал Люк и достал свернутую в четыре раза бумажку.

— Это список ребят, которые за все время существования Обители были усыновлены или по другим причинам покинули лагерь.

Я посмотрел на фамилии. Всего одиннадцать человек. Из тысяч и тысяч заключенных-воспитанников только одиннадцать. Уму непостижимо.

— Что они мне скажут?

Саймон покачал головой.