Бекки Мастерман - Прятки со смертью

Я рассказала, что приходила в ужас от мысли, что он бросит меня, если узнает, кто я на самом деле.

Когда закончила, Карло продолжал молча сидеть, словно я говорила слишком быстро и ему требовалось время, чтобы осмыслить услышанное. Затем он произнес:

— Ну и сволочь.

Ошеломленная, потрясенная ответом, я отвернулась от него.

— Тебя бы туда… — удалось выдавить мне.

— Да не ты, — отмахнулся Карло. — Я про Пола. Пол этот повел себя как последняя задница.

Я сидела, часто-часто моргая и силясь понять, отчего это прозвучало не как прощение, не как покаяние. Один настоящий мужчина в моей жизни называет другого настоящего мужчину задницей. Я уже просто не знала, что думать.

— И ты решила, что я такой же, как он. Видишь ли, когда я учился на пастора, часть своей практики проработал тюремным священником. Мне приходилось соборовать перед смертью убитого заточкой в ухо. Я провожал приговоренного на казнь, когда еще не отменили электрический стул, и оставался наблюдать, как плавится его тело. За кого ты меня принимаешь, за слезливого попика с вином для причастия вместо спинного мозга?

— А нет. — Мне удалось осторожно изъять из интонации знак вопроса.

— Еще как нет. Это было бы отвратительно!

И все же у меня оставались сомнения.

— Погоди, а это, случаем, не один из маневров типа «снизойти, чтобы покорить»? — спросила я.

Карло проигнорировал мой вопрос.

— Не понимаю, почему ты от меня утаивала столько себя.

Я взорвалась:

— Ты не хотел знать! Помнишь наше первое свидание? Ты рассказал мне историю о человеке в маске. Ты все дал понять четко и ясно.

— И что, по-твоему, я дал понять?

— Сознательно или нет, ты дал понять, что ты хороший, а я плохая. — Перед глазами вдруг пронеслось видение тела Песила, наверное уже не в первый раз. — Что мне надо скрывать все, что видела, все, что сделала, и притворяться такой же хорошей, как ты.

— Боже мой, ты думала, я не представлял себе, чему ты могла быть свидетелем? О’Хари, у меня степень доктора философии и доктора теологии, и я не тупой. Тебе надо-то всего лишь ничего не скрывать.

— Перфессер, пожалуйста, не заставляй меня говорить тебе чистую правду. Вряд ли из этого выйдет что-то хорошее. Я быстро разонравлюсь тебе.

— Это твой шанс. Ничего другого я тебе предложить не могу.

— А как по-твоему, есть шанс, что ты не бросишь меня?

— Это нездоровые отношения. — Карло хватило ума не отвечать мне простым заверением, зная, как часто и умело люди лгут.

— Согласна, но в свое оправдание скажу, что других у меня никогда не было.

— Тогда с максимальной искренностью могу заявить: есть очень крепкая вероятность, что я не брошу тебя. Вот так.

— Прежде чем я начну свое масштабное признание, будь добр, сначала поведай-ка мне все, что тебе доложил Зигмунд.

Карло ненадолго задумался, затем покачал головой:

— Знаешь, с этим мы можем не спешить. Но давай начнем с того — извини за банальность, но за последние двадцать четыре часа мне просто не удалось подобрать нужных слов, — что ты должна доверять людям, которых любишь. И должна доверять их любви к тебе. Да, чтобы внести окончательную ясность, могу добавить: когда рассказывал тебе сказку о человеке с маской, я имел в виду себя.

В этот момент я на мгновение увидела всех мужчин, которыми был Карло, все его маски. Но мне нравился именно этот Карло, здесь и сейчас, этот сильный человек, который встретил и принял меня такой, какая я есть. Может, потому я и вышла за него, что разглядела именно эту версию в тот первый день в его аудитории. До этого момента все остальное между нами просто было «притиранием» двух разных людей. Наверное, так бывает в любом возрасте.

— Дафни, — выпалила я.

— Что?

— Меня на самом деле зовут не Бриджид. Меня крестили под именем Дафни, но я сменила его, когда пришла работать в Бюро, чтобы ребята не дразнили.

— Хорошее начало.

Карло накрыл мою руку своей и сжал ее. Прикосновение будто разрядом пронизало все тело. До этого я не сознавала опасности момента. Он притянул меня к себе с таким напором, который показал, что я сильно недооценила его. Я оказалась так близко, что могла видеть его лицо даже в темноте.

— А теперь поцелуй меня, красотка, — прошептал он.

Я повиновалась.

А затем очень серьезно, на каком-то хрипловато-низком регистре голоса, о существовании которого я и не подозревала, чуть оскалившись, Карло с силой проговорил:

— Бриджид, я люблю тебя.

Карло произнес мое имя. До этого момента он не называл меня по имени. Грубое обнажение мужчины в любви пугающе, даже для меня. Я задрожала, отпрянула и почувствовала, что ресницы стали влажными.

— Зачем… — с трудом выдавила я, продолжая сомневаться и все еще страшась такой тесной близости.

Он знал. Серьезность слетела так же внезапно, как и зажгла его, вернув деликатность и такт, Карло просиял мне улыбкой и пожал плечами:

— Будь я проклят, если знаю.

Я собралась ответить резкостью, чем-то вроде «хватит придуриваться», но вместо этого снова потянулась к нему через разделявшую нас консоль и поцеловала его плечо так нежно, что, уверена, он ничего не почувствовал. Ощущение моей верхней губы на его рубашке стало спасением для настоящей меня, что бы это ни значило. Я уже не страшилась тесной близости, приняла ее и отважно прошептала его имя:

— Карло, я тоже люблю тебя.

Он запустил нежные пальцы мне в волосы и вытянул заколку. Волосы упали, и краешком глаза я увидела белый завиток сбоку на моем лице.

— Боюсь, я чувствую себя немножко старой, мой родной.

Карло кивнул. Больше ни капли лжи — мне это нравилось.

— И ко мне такое чувство то приходит, то уходит. Так оно и будет, наверное, пока не помрем. Но ты знаешь, что еще сказал о тебе Дэвид Вайс?

— Что?

— После того как тебя видят молодые мужчины, они грезят тобой, не понимая, отчего так происходит. Чрезвычайно проницательный человек, этот твой доктор Вайс. — Он ненадолго приобнял меня одной рукой.

Конечно, наши трудности с Карло не миновали: еще очень много правды предстояло рассказать и, откровенно говоря, сначала решить, как ее преподнести. Я не была, например, уверена, как он среагирует, когда я сообщу ему, что могу угодить в тюрьму за убийство Джеральда Песила. Нет, Макс ничего не скажет. Верно же?

Мы поехали обратно к дому, где я без сил упала на пол к мопсам. Они завозились, заскакали вокруг, радуясь и словно бы улыбаясь. С этим ощущением безрассудного легкомыслия оттого, что осталась жива и в данную минуту и на ближайшее будущее в безопасности со своей стаей, я вскрикнула:

— Всем обниматься!

Мопсы запрыгнули на меня. В ответ на песью атаку я потрепала их по головам.

Им вскоре надоело, и они убежали, оставив на моих джинсах светлые короткие шерстинки, но я не поднималась с пола еще несколько минут, глядя через дверь в гостиную с этого непривычного ракурса. Надо сказать, полоска обоев с розовато-лиловым виноградом под потолком отсюда казалась такой же мерзкой.