Бернадетт Пэрис - Дилемма

Все снова разражаются аплодисментами, потому что мне удается проделать это одним долгим выдохом. А когда рукоплескания смолкают, он заключает меня в объятия.

– Я тебя люблю, – негромко произносит он, вызвав в толпе поощрительные восклицания и одобрительный свист. – Всегда любил и всегда буду.

– Спасибо. – Выступившие у меня на глазах слезы все-таки полились, я не могу их сдержать. – Спасибо за то, что ты сделал этот день лучшим в моей жизни. Что ты всегда рядом со мной. Что ты делаешь все, что в твоих силах, лишь бы я была счастлива. Мне так повезло, что ты у меня есть.

– Не разлюби меня.

– Я всегда буду тебя любить, – обещаю я. – Вечно.

Но где-то в глубине его взгляда, где-то под его улыбкой мне видится ужасное сомнение. И я хочу спросить у него, почему он вообще подумал, что я когда-нибудь перестану его любить.

– Теперь тебе надо разрезать торт, ма, – говорит Джош, разрушая очарование этой минуты.

Адам еще раз целует меня:

– Ну, предоставлю тебя твоей участи. А то у Нельсона такой вид, словно его надо срочно спасти от Роба.

Нашу дочь тоже надо от него спасти, с горечью думаю я.

Джош протягивает мне нож. Нарезая торт, я понимаю: если бы я каким-то чудом спасла Марни от Роба, это, быть может, позволило бы избежать полного разрыва множества дружеских и семейных связей и отношений. Если я заставлю ее очнуться и увидеть все как есть, если она разорвет отношения с Робом, никому вообще не понадобится знать об этом романе и все мы сможем жить как раньше. Ну, не совсем как раньше. Понятно, что наша жизнь уже никогда не будет прежней. Между мной, Марни и Робом всегда будет эта жуткая тайна. И мне придется соблюдать видимость вежливости по отношению к Робу, чтобы никто не догадался, как сильно я его презираю. Это будет невероятно трудно, а может, и вообще невозможно. Но еще хуже то, что я больше никогда не смогу смотреть на Марни так, как прежде. И это, конечно, надрывает мне сердце.

Поймав мой взгляд, Джесс слегка машет мне рукой. Роб стоит рядом с ней, обняв ее за талию, и мне так хочется подбежать к ней, попросить ее: «Не надо меня ненавидеть». А она меня обязательно возненавидит, когда узнает про его роман с Марни. Она невольно обвинит в этом Марни, потому что Роб сплетет ей сказочку, которая выставит его невинной овечкой. Он попытается убедить Джесс, что во всем виновата Марни. Будет лгать Джесс, как лгал ей все это время. Наврет ей, что это Марни его соблазнила, что он проявил минутную слабость, что, когда она уехала в Гонконг, он считал, что между ними все кончено, только вот Марни никак не хотела его отпускать и все умоляла, чтобы он приехал ее навестить. И Джесс, надеясь спасти свой брак, решит поверить Робу. Вот почему я никогда не расскажу ей про неродившегося ребенка – вне зависимости от того, какие еще подробности она узнает. Я никогда не скажу ей, что Марни забеременела и Роб просил ее сделать аборт. Это будет слишком тяжелый удар для Джесс.

Хотя даже себе я боюсь в этом признаться, но больше всего меня пугает одно: что, если Роб действительно намерен уйти от Джесс и Марни возвращается домой пораньше, чтобы поддержать его в это трудное время? И они будут проделывать все это не втайне, а открыто. Они будут демонстрировать свои отношения всем и каждому, их роман перестанет быть потаенным. Если так и будет, это станет самым страшным оскорблением из всех. И как мы с Адамом отнесемся к тому, что они, так сказать, пара? Сможем ли мы выносить их присутствие рядом? Смотреть, как Роб целует и обнимает нашу дочь? Но если иначе мы вообще не сможем видеться с Марни, какой у нас выбор? Хотя это уничтожит все шансы на спасение моей дружбы с Джесс.

Я с горечью думаю: для всех нас существует лишь один способ избежать того, что должно случиться. Мы этого избежим, если Роба поразит гром небесный. Точнее, молния. А это вряд ли произойдет.

ПОСЛЕ РАЗГОВОРА С КЛЕО Я НЕ ВОЗВРАЩАЮСЬ К ГОСТЯМ. Не могу. Во всяком случае – пока не могу. Сижу на кровати в нашей спальне, и в руке у меня мой собственный телефон. Никаких пропущенных звонков. И мои сообщения, адресованные Марни, остаются недоставленными. Писем тоже никаких не пришло, если не считать рекламы. На телефоне Ливии тоже ничего. Расставшись с Клео, я тут же прошел в бытовку и, не зажигая там света, вытащил мобильник Ливии из корзины с грязным бельем. У нее масса посланий и несколько пропущенных звонков, но от Марни ничего. И никаких звонков или сообщений с незнакомого или неопределившегося номера.

Мими вернулась в нашу спальню. Теперь она старается держаться от меня подальше, наблюдает за мной из угла. Мне надо позвонить по номеру для тех, чьи близкие могли лететь этим рейсом. Есть специальный номер, я уже набрал его на своем телефоне. Мне осталось только нажать на кнопку «Позвонить». Но я до сих пор не в состоянии это сделать.

Я думаю о том, что мне сказала Клео. О том, что официальные лица звонят близким пассажиров, оказавшихся на самолете, который разбился, если никто из близких не позвонил сам. А эти официальные лица должны выждать какое-то определенное время, прежде чем связаться с семьей? Я даже не знаю, указала ли Марни меня как своего ближайшего родственника в анкете, которую заполняла при получении загранпаспорта. Заполнила ли она эту графу? Может, ее вообще не обязательно заполнять. Может, она забыла. Или вписала туда Джоша, а не меня и не Ливию, и, если с ней что-то случится, первым об этом известят не нас, а его.

Коллективное исполнение «С днем рожденья» напоминает мне, где мне сейчас полагается быть.

Перепрыгивая через ступеньки, я выбегаю в сад и успеваю добежать до Ливии как раз вовремя. Все происходящее кажется каким-то нереальным. Но я здесь, с ней. И, несмотря на чудовищную боль при мысли о том, что могло случиться с Марни, я все-таки в состоянии поцеловать Лив, сказать ей, что я ее люблю. Быть тем, в ком она нуждается.

– Адам!

Я вижу, как мне машет Нельсон, и еще раз целую Лив.

– Ну, предоставлю тебя твоей участи. А то у Нельсона такой вид, словно его надо срочно спасти от Роба.

– Почему некоторые будто помешаны на плохих новостях? – ворчит Нельсон, который уже сам идет ко мне, оставив Роба стоять в одиночестве. – Он все бормочет про самолет, который разбился сегодня утром. Ну там, в Каире.

Я иду к садовой стенке, на которой мы с Ливией недавно сидели. Напротив нее – Марнина ограда. Я чувствую, что Нельсон тащится следом. Марнина ограда. Ее теперь всегда будут так называть, вдруг понимаю я. Даже после того, как все эти фотографии снимут, это будет «ограда Марни».

Нельсон садится рядом со мной, вытягивает ноги.

– Ты как, нормально? – спрашивает он. – Вроде не очень много пил.