Эмма Хоутон - Тьма [litres]

– Ладно.

– По крайней мере, у нее не четвертая отрицательная группа крови, так что нам не нужно беспокоиться о резус совместимости, если она родит раньше, чем мы успеем вывезти ее. У нас была бы серьезная проблема, учитывая, что на базе нет других с отрицательным резусом.

– Повезло, а?

Аннетт вздыхает, она явно мне сочувствует.

– Не беспокойся так сильно, Кейт. Она не больна, просто беременна. Множество женщин по всему миру переживают это без какого-либо медицинского обслуживания. Давай не зацикливаться на том, что может пойти не так, а вместо этого сфокусируемся на вероятности, что все пройдет хорошо.

Я киваю, подбодренная ее спокойствием. Она права. Нужно взять себя в руки, прежде чем я увижусь с Каро. Последнее, чего мы хотим, это добавить ей стресса. Но я потрясена разговором с Сандрин. Я плохо с ним справилась, но я все еще слишком сильно злюсь, чтобы попытаться снова наладить связь.

Я прерываю звонок и сижу за столом, раздумывая. Не только о Каро, но и об Алексе тоже. Эти несколько дней он перестал появляться даже на ужинах. Я все больше беспокоюсь за него, за его психическое состояние.

Мне приходит в голову проверить хранилище видеодневников – может, он сделал новую запись. Так как АСН предоставляет все необходимое оборудование, члены команды могут записывать видео в уединении своих комнат и загружать их прямо в систему. Хотя каждый раз, когда это случается, я получаю уведомление, есть вероятность, что я просто не заметила.

Я просматриваю записи под именем Алекса – ничего за прошедшие шесть недель. Изучаю список видео, сделанных им ранее. Я прекрасно понимаю, что видеодневники должны быть полностью конфиденциальными, но впервые у меня возникает соблазн нарушить правила; если я не могу поговорить с ним лично, может, смогу лучше понять его настроение, посмотрев видео.

Курсор зависает над самой последней записью. Наверняка это ничему не навредит? Ведь никто не узнает.

Нет.

Я возвращаюсь на главный экран к именам в списке. Только Арне, Сандрин, Раджив, Элис и Соня загружают записи по расписанию. Мне нужно чаще им напоминать. Объяснять в очередной раз, почему это важно. Чем мы обязаны людям, которые с большим трудом устроили эксперимент и как эту информацию можно будет использовать в помощь другим.

Но это тяжелая работа, я знаю на своем опыте. Каждую неделю я заставляю себя говорить на камеру. Почему-то невозможно честно рассказывать о своих чувствах, о том, чему я была свидетелем на станции за последний месяц. Кажется, всему виной упадок настроения, усугубляющийся по мере того, как отсутствие света все больше сказывается на нас. Поэтому я придерживаюсь только фактов, избегаю упоминать кого-либо по имени, просто описываю, что я делала, что планирую делать. Новости по экспериментам и тому подобное.

Конечно же, есть один человек, который больше не запишет видео, думаю я, смотря на имя Жан-Люка, гадая, почему никто не подумал убрать его из системы. Я кликаю на файл и изучаю все записи. Всего двадцать шесть, самая старая наверху, записанная в октябре – здесь, в Антарктике, это ранняя весна. Я импульсивно открываю видео.

Конечно же, конфиденциальность не распространяется на мертвых?

В этом нет ничего плохого, убеждаю я себя, хотя причины моего любопытства не совсем ясны.

Почему мне так хочется это увидеть?

Нездоровый интерес? Или мне попросту нужно на что-то отвлечься?

Мгновение спустя я уже смотрю на красивое лицо. Серебристая щетина, серая у висков. Темный загар, свидетельствующий о том, что он провел много времени на солнце.

Как только он начинает говорить, я понимаю, что это французский. Конечно же. При личном разговоре на камеру люди чаще всего используют свой родной язык. Я чувствую проблеск разочарования, хотя я и углубленно изучала французский в старшей школе, но мои знания далеки от идеала.

И все же я не останавливаю видео, зачарованная обликом этого мужчины, звуком его голоса. Все в нем – его поведение, манеры, то, как он улыбается камере – свидетельствует о том, что он расслаблен и доволен собой. Он излучает атмосферу доброжелательности и уверенности – неудивительно, что окружающие проникались к нему теплыми чувствами.

По крайней мере, большинство из них.

Я обнаруживаю, что понимаю больше, чем ожидала. Он говорит по-французски отчетливо, без сильного акцента и сленга, и с продуманной медлительностью, описывая свое прибытие на лед, то, как он рад быть здесь. Как он с нетерпением ждал года в Антарктике и как сильно скучает по своей семье.

– Это место, эта белая империя, – говорит он на французском. – Самое красивое в мире. Такое обширное и неподвижное. Потрясающее. Оно необузданное и дикое и живет в моем сердце и голове, даже если я не здесь. Оно учит нас, что мы маленькие и хрупкие, но это не должно пугать нас в таком месте. Пребывание здесь – это чудо.

Я сглатываю, переживая смешанные эмоции. Я прекрасно знаю, что не должна этого делать, но не могу остановиться. Я пролистываю еще несколько более поздних записей, проигрывая отрывки. Жан-Люк много говорит о своих экспериментах. Я замечаю, как тщательно он старается никого не упоминать по имени – превосходный профессионал, думаю я, чувствуя вину за то, что копаюсь в его дневниках.

Почему я это делаю?

Я возвращаюсь к основному списку. Вздрогнув, я замечаю последнюю запись: за четыре дня до смерти. Он, должно быть, записал это перед тем, как отправиться в ту судьбоносную экспедицию. Я открываю ссылку и пораженно моргаю, глядя на экран. Этот Жан-Люк совсем другой человек по сравнению с мужчиной на предыдущих видео. Все его поведение поменялось, как будто за прошедшие месяцы на него навалился целый ворох проблем.

Что, черт побери, случилось? Это было поздним летом, и, хотя изобилие света однозначно может испортить режим сна и другие биоритмы, оно редко так же деструктивно, как постоянная темнота зимы. Но доктор выглядит ужасно – как будто он нормально не спал несколько дней.

– Je ne sais pas quoi faire , – говорит он после долгого молчания, возясь с чем-то за кадром. Если раньше он всегда смотрел в камеру, теперь не может удержатьвзгляд дольше, чем пару секунд. – Peut-être rien à ce moment.

Я не знаю, что делать. Наверное, пока ничего.

Он снова отводит глаза, бормоча что-то, но я не могу различить слов. Я отматываю обратно, проигрывая снова.

– Cette pauvre fille. Je dois être certain que nous ne sommes pas en danger, que c’est le même personne qui l’a fait. Je dois convaincre Sandy, insister pour qu’elle parle à UNA sans délai. Nous devons vérifier les échantillons d’ADN .

Потом доктор внезапно наклоняется вперед и выключает камеру.

Я перевожу его слова у себя в голове, и снова проигрываю видео, перепроверяя. Эта бедная девочка. Мне нужно убедиться, что мы не в опасности, что это тот же человек. Я должен убедить Сэнди, настоять, чтобы она безотлагательно поговорила с АСН. Нам нужно проверить… что? Я ищу слово « échantillon» в интернете.