Эмма Хоутон - Тьма [litres]

– Да, – подтверждаю я. Нет смысла врать насчет этого.

– Как думаешь, что он с ним сделал?

Это хороший вопрос. Если честно, я не слишком много размышляла о потерянном браслете, чересчур увлекшись непосредственными последствиями смерти Алекса.

Так что с ним случилось, спрашиваю я себя сейчас? Если Сандрин права, и он покончил с собой, зачем Алекс заморачивался, чтобы его снять? Даже если кто-то бы и понял, что он пропал, было мало шансов, что они приложат столько усилий, чтобы отследить его.

Кроме того, спрашивает голос у меня в голове, кто засыпает незадолго до того, как совершить самоубийство? Наверняка он был бы в таком состоянии, что и глаз не сомкнул бы?

Каро права. Ничего не сходится, по крайней мере, в версии событий Сандрин.

Я смотрю на экран компьютера. Что, если кто-то снял браслет Алекса и уничтожил его как раз потому, что не хотел никаких доказательств случившегося в последние минуты его жизни? Я думаю о порванной рубашке Алекса, о следах связывания на его лодыжках – свидетельствах какой-то борьбы, которая могла бы отобразиться в данных.

О его неожиданно подскочившем сердцебиении, указывающем на то, что кто-то мог войти в комнату и разбудить его.

Cette pauvre fille.

Эта бедная девочка. Слова Жан-Люка заполняют мою голову. Что сказал Алекс, когда я поймала его в столовой? Что доктор был расстроен из-за женщины, погибшей на льду.

Три человека, которые там умерли. Трое, чьи смерти повисли знаком вопроса. Антарктика – это опасное место, несомненно. Но это, похоже, складывается во что-то намного большее, чем совпадение.

– Мне еще что-то нужно сделать? – голос Роба возвращает меня к реальности. Я вдыхаю, затем медленно выдыхаю, пытаясь спрятать нарастающее беспокойство.

– Что насчет той ночи… ты мог бы получить доступ к данным остальных, посмотреть, есть ли что-то необычное?

– В каком плане необычное? – хмурится Роб.

– Я не знаю. Просто хочу проверить.

Он вздыхает, явно понимая, к чему я веду.

– Ладно, но некоторые снимают браслеты ночью, так что ты вряд ли получишь много информации.

Роб прав. Несмотря на мои настояния не снимать браслеты ради данных сна, они практически меня не слушают. Я не могу их винить. Пластиковые ремешки могут раздражать кожу, и люди всегда жалуются, что от них потеют запястья.

– Конечно. Но ты можешь все равно проверить?

Роб открывает еще одно окно, внимательно его изучая. Я жду так терпеливо, как могу. После моей последней дозы прошло три часа, и желание добавки становится все сложнее игнорировать, как усиливающийся зуд.

– Что там? – интересуюсь я через минуту. Роб смотрит на экран в замешательстве.

Он нерешительно поворачивает его ко мне. Я узнаю такой же плоский план, как раньше, приближенный на спальные помещения.

– Это комната Алекса снова, в 2.15. Ты можешь видеть сигнал его трекера здесь.

Я чувствую, как мой собственный пульс начинает учащаться, когда еще одна последовательность точек появляется в коридоре. Мгновение спустя они оказываются прямо в комнате Алекса.

– Кто бы это ни был, он остался на… – Роб кликает на экран, – три минуты и тринадцать секунд.

Мое дыхание замирает.

– Кто это был? – спрашиваю я.

Роб выглядит странно смущенным. Я вижу, как он сомневается, на грани нерешительности, и я жду отказа, слов, что я пересекаю этическую границу.

Но он все-таки отвечает. Только одно слово. Имя.

– Люк.

У меня уходит вечность на поиски Люка. В итоге Соня дает мне подсказку, после того как я обыскала всю станцию, включая каждую мастерскую и кладовую в «Бета».

– Ты проверяла иглу? – спрашивает она, когда я ловлю ее, выходящую из прихожей.

– Иглу? – эхом отзываюсь я. – С чего бы ему быть там?

– Предчувствие, – бросает Соня.

– Спасибо, – говорю я, а сердце уходит в пятки. – Я посмотрю.

– Хочешь, я пойду с тобой?

Я обдумываю ее предложение. В этом есть смысл. Не только потому, что я боюсь выходить наружу в темноту одна, но и потому, что вступать в конфронтацию с Люком наедине в отдаленной локации вне базы, возможно, не лучшая в мире идея.

– Все в порядке. Я знаю дорогу.

– Тебе не стоит идти туда одной, Кейт, – взгляд Сони задерживается на мне.

Я глазею на нее в ответ. Что она имеет в виду? Она говорит о темноте? Или намекает, что Люк может на самом деле представлять угрозу?

– Я буду в порядке, – заверяю я ее, пытаясь выглядеть более уверенно, чем есть на самом деле. – Я ненадолго. И ты знаешь, куда я иду.

– Ладно, – соглашается она, направляясь к столовой. – Но не забудь взять рацию.

Я наведываюсь в клинику, где одеваюсь в спецодежду и угощаюсь увесистой дозой «Валиума» для успокоения нервов. Все равно, когда я натягиваю уличное обмундирование в прихожей, меня захлестывает страх. Я избегала выходить на улицу после инцидента с авророй и, чем ближе я к выходу во тьму, тем большую тревогу ощущаю.

Я не могу отогнать образ Алекса. Выражение, застывшее на его лице.

Сжимая зубы, я засовываю рацию в пуховик. Беру один из фонариков побольше, затем для верности запихиваю еще один маленький в карман; если потеряю один, у меня будет второй запасной.

Готовясь к шоку от холодного воздуха, открываю дверь и осторожно спускаюсь по лестнице на лед. Только добравшись вниз, я понимаю, что на самом деле не уверена, как добраться до иглу. По крайней мере, не в темноте. Дрю и я обычно берем пробы снега как раз за западным периметром станции, но иглу находится где-то между метеорологической будкой и «Гамма». При дневном свете я бы без проблем нашла ее, но в непроглядной темноте?

Я стою там, с бешенно колотящимся сердцем, свечу фонариком во тьму. Лунного света нет, только черный небосвод. Это глупо. Мне стоит вернуться внутрь и сказать Соне, что я передумала, позвать ее с собой. Или попросить Арне или Дрю подвезти меня на снегоходе.

Но мне нужно поговорить с Люком наедине, не опасаясь, что нас подслушают. Последнее, что я хочу сделать, так это усугубить охватившую станцию непрекращающуюся игру в сломанный телефон, которая еще сильнее ухудшилась теперь, после загадочной гибели Алекса.

Я колеблюсь, проклиная себя. Почему я не научилась водить снегоход? Арне предлагал научить меня, Дрю тоже, но я всегда придумывала отмазки; правда в том, что они меня нервируют. Я слышала много историй о том, как снегоходы переворачиваются, прижимая собой водителей.

Провести два часа заключенной в перевернутой машине мне хватило на всю жизнь.

Собравшись с силами, я отправляюсь в направлении, кажущемся мне правильным, используя веревки для продвижения в сторону «Гамма». Желание развернуться и поспешить назад в безопасность усиливается с каждым неуверенным шагом. Даже звук моего дыхания, становящийся громче, чем дальше я отхожу от базы, нервирует меня.