Карен Макманус - Кузены [litres]

– Что? – спрашивает Рид, недоуменно нахмурившись. Джона тоже смотрит на меня странно, и я понимаю, что последние слова произнесла вслух.

– Я говорю – отличный галстук.

Это нисколько не похоже на то, что я сказала, однако оба слишком вежливы, чтобы переспорить.

– Спасибо, – отвечает Рид и льстиво добавляет: – Но с тобой здесь точно никто не сравнится.

«Фигня», – думаю я про себя и тут же застываю от ужаса – это я тоже вслух сказала? Однако Рид продолжает улыбаться, так что, видимо, нет.

– Кажется, мы сидим за одним столиком, – продолжает он. – Моя мать здесь по приглашению твоей бабушки. Ты, возможно, слышала – Дженевьев Чилтон, сенатор-демократ из Массачусетса?

– А моя мать – демократ из Нью-Йорка, – заявляю я. – Только она не сенатор. И тут ее нет.

Джона бормочет себе под нос что-то вроде: «Вот и поговорили». Улыбка Рида становится слегка натянутой.

– У вас такая интересная семейная история…

Я не собиралась больше пить, но бокал в моей руке как-то сам собой уже опустел. Все этот Рид – слишком много болтает.

– Интересная – не то слово. – Я собираюсь сопроводить фразу легким светским смешком, но получается какое-то хрюканье, отчего я начинаю хохотать и никак не могу остановиться.

Рид остолбенело смотрит на меня, непонимающе сдвинув брови. Джона хватает меня под руку.

– Мы пойдем глотнем свежего воздуха, – говорит он, пока я продолжаю хихикать. Надо же, этот Рид, оказывается такой смешной! – Здесь слишком жарко. Да, Милли?

– Полностью согласна, – величественно киваю я, слегка шепелявя на всех «с».

– Ну, тогда увижу тебя за ужином, – говорит Рид.

– Не-ет, я первая тебя увижу, – хихикаю я.

Наконец Джона уводит меня.

– Сколько ты выпила? – спрашивает он вполголоса.

Явно слишком много – зал у меня перед глазами ходит ходуном. Цедить коктейли с подругами на протяжении пары часов – это одно, а опрокинуть четыре бокала шампанского на пустой желудок – совсем другое. Или их было пять?

– Не важно, – шепотом бормочу я. – Милдред и без того меня терпеть не может.

– Неправда.

– Правда! Она больше любит Обри! И тебя, хотя ты… – я тычу пальцем ему в грудь для выразительности, – …ты вообще ей никто!

– Тс-с, – шипит Джона.

Мы минуем небольшую стайку клонов Дональда Кэмдена – таких же седовласых и краснощеких, элегантно посмеивающихся какой-то шутке, держа в руках широкие бокалы с янтарной жидкостью внутри. Я чуть было не показываю пальцем: «Смотри, сколько Дональдов!», но в этот момент Джона говорит:

– Милли, не давай ей манипулировать тобой. Твоя бабушка – не самый приятный человек, насколько я могу судить. Может, когда-то она и была ничего, но сейчас – нет.

Мы оказываемся возле огромной золотой занавеси. Джона отодвигает ее, и я вижу две стеклянные створки до самого пола. Поворот ручки – ох, наконец-то! Благословенный свежий воздух! Мы выходим на каменный балкон, и когда дверь закрывается, остаемся наедине, отделенные от других, насколько это вообще возможно на летнем балу.

Я опираюсь на перила, нетвердым движением руки откидывая назад волосы. На ясном небе цвета темно-синего бархата совсем близко и ярко сияют звезды.

– Ну и как тебе охренительно важная вечеринка моей бабушки? – спрашиваю я. – Веселишься?

– А ты?

– Просто супер. – Мне приходится закусить губу, чтобы снова не зайтись в дурацком смехе. – Надраться было частью плана с самого начала. Так что миссия выполнена.

– Тебе просто нужно побыть на воздухе, – неубедительно возражает Джона.

Я оборачиваюсь к нему. От резкого движения перед глазами все плывет. Пытаюсь ухватиться за перила, но не могу их нащупать. Джона успевает подхватить меня под руку.

– Здесь ужасно неровный пол, – глубокомысленно говорю я.

Он кивает:

– Да, я тоже заметил.

– Отель слишком старый. Нужен ремонт.

Джона откашливается.

– Слушай, пока мы здесь вдвоем… Я хотел тебе кое-что сказать. О том, из-за чего я здесь.

Голова у меня все еще кружится, а он выглядит достаточно надежной опорой, и я обхватываю его руками за шею. Да, вот так гораздо лучше.

– Чтобы не дать мне упасть?

– Не совсем, – усмехается он. – Но рад помочь. Штука в том…

Он нерешительно медлит, снова облизывая губы. На сей раз я поддаюсь порыву и, оторвав одну руку, провожу пальцем по нижней губе. Джона слегка напрягается, но остается на месте.

– Ты все еще больше осложняешь…

– Слишком много слов, – говорю я и, потянувшись к нему, касаюсь его губ своими.

Отодвинувшись на секунду, я успеваю увидеть его расширенные глаза. Потом он берет мое лицо в ладони и притягивает к себе.

– Ну, я пытался, – бормочет он.

Его теплые, жадные губы накрывают мои. Страсть вдруг накатывает на меня с такой силой, что я буквально обездвиживаюсь. То есть я, конечно, хотела этого – сама же первой начала, – но даже не представляла насколько! Мои руки снова обхватывают его шею, пальцы запутываются в волосах, сердце бешено колотится в груди. Язык Джоны проникает мне в рот, и пряно-шоколадный вкус буквально сводит меня с ума.

– О господи!

В громком голосе, прервавшем нас, звучит такое потрясение, что мы тут же отрываемся друг от друга. Я мгновенно трезвею. В наших взглядах, все еще направленных друг на друга, отражается один и тот же немой вопрос: «Что это сейчас было?»

Ответ приходит через секунду. Обернувшись, я вижу таращащегося на нас Дональда Кэмдена и рядом пунцовую Обри. Занавесь, за которую мы проскользнули, отдернута, дверь на балкон распахнута, и все до единого гости позади этих двоих – а их там целая куча – пялятся на нас с Джоной. Включая бабушку.

Это как крушение поезда – и смотреть невозможно, и глаза отвести у меня не получается. Тем более что отчасти тут моя вина.

Я понимала состояние Милли, когда Дональд повел меня к бабушкиному столу. Все время, что мы разговаривали, я старалась не упускать ее, бродящую по залу, из виду, но то и дело теряла. Последнее, что я видела, – как они с Джоной выскальзывают на балкон. Поэтому, когда бабушка попросила Дональда привести того, я сказала:

– Он как раз только что вышел наружу, я схожу за ним.

– Свежий воздух – как раз то, что нужно, – откликнулась бабушка. – Мы с Дональдом тоже пойдем.

И вот мы здесь.

Нужно сказать что-нибудь, разрядить обстановку. Любые слова подойдут, чтобы нарушить повисшее ошарашенное молчание двух сотен гостей в торжественных нарядах, которые думают, что застали двоюродных брата и сестру, пусть и не видевших друг друга много лет, целующимися взасос. В общем-то, идеально было бы объяснить, что на самом деле они как раз не родственники. Однако я понятия не имею, с чего начать, и прежде чем я успеваю собраться с мыслями, меня опережает бабушка.