Евгения Кретова - Альтераты: миссия для усопших

Когда боль немного утихла, Даша осторожно перевернулась на живот. Куском деревянной рамы ей удалось немного расчистить пространство вокруг себя, и, наконец, встать.

Дотянувшись до трюмо, на котором, подрагивая, белели свечи, она подцепила алюминиевую кастрюлю и притянула к себе, больно обжегшись горячим воском. Но это уже не имело никакого значения. Забава превратилась в неприятное приключение.

Единственное, о чём она мечтала сейчас — это убраться отсюда подальше.

Сделав широкий неуклюжий шаг, чтобы перешагнуть через поблёскивающие осколки, и едва не потеряв равновесие, она выбралась в коридор.

Первое, что она почувствовала — это запах. В квартире остро воняло гнильём. Не мусором с помойки. Не пылью или сыростью.

Как-то, будучи на даче, они жарили шашлыки. Маринованное мясо, лук, специи. Убирать поручили ей. Но, подслеповатая, она пропустила лужицу крови, затёкшую между столом и мойкой. В жаре, к утру, в кухне стояла точно такая же, как сейчас, вонь.

Она остановилась, силясь понять. Этого запаха раньше не было, когда они с Соней шли гадать.

Дарья подняла кастрюльку со свечами над головой. В желтоватом круге отразилось узкое длинное пространство. Галерея чернеющих проёмов, тусклые тени, оживавшие на границе света и тьмы.

И жалкие желтоватые блики вокруг.

— Со-онь? — неуверенно позвала она в пустоту.

Голос, преломившись глухим эхо, улетел вдаль.

Она снова стояла в зеркальном коридоре. Том самом, из которого только что едва вырвалась.

Сердце учащённо забилось и замерло. Знакомые квадратные метры выглядели совершенно иначе — обшарпанные, с крупными клочьями изрядно потрёпанных обоев стены, выглядели заброшенно и уныло, бесконечная череда тёмных провалов пугала. Из них тянуло холодом и плесенью. И доносились неясные звуки, словно там обитало нечто живое — дыхание, стоны, лёгкий шёпот.

Вы когда-нибудь слышали звуки собственного организма? Современное оборудование, погружаясь в глубины нашего естества, улавливают и, многократно усиливая, передают биение нашего сердца — гигантского чавкающего монстра, работу лёгких — их необъятные меха с гулким шумом перегоняют воздух, охая и надрывно вздыхая.

Из тёмных провалов доносились примерно такие же звуки.

Даша резко обернулась: за спиной тянулась та же череда тёмных проёмов, то же невнятное бормотание, словно из чрева исполинского кита.

Даже если тебя съели, у тебя есть как минимум два выхода.

Надо только их найти.

У неё саднила кожа на лице, руках. Мелкие царапины, оставленные стеклянным дождём, кровоточили. Мягкое мерцание свечей то и дело отражало кусочки, впившиеся в плоть.

Даша, неловко перехватив импровизированный подсвечник, с трудом вынула один из них, наиболее крупный, за который дрожащие, скользкие от крови пальцы, смогли зацепиться.

До неё донеслись жутковатые звуки: протяжно ныла скрипка, печально ухала виолончель, — за ближайшим проёмом послышался лёгкий гул. Словно настраивали камерный оркестр. Эта знакомая, успокаивающая и понятная какофония, заставила прислушаться и сделать несмелый шаг навстречу.

Она вошла внутрь, в чернеющую пустоту одной из комнат.

Тусклый свет свечи здесь, казалось, окреп и расширился, позволив осветить всё небольшое помещение.

Окна в торжественно-бордовых гардинах и вуали французских штор. Ровные ряды стульев с ажурными спинками и возвышающимися над ними шеями, головами. Впереди, на прямоугольном подиуме — хрупкая девушка с уложенными в тугие локоны волосами за концертным роялем, чёрным и величественным. Прямая спина, замершие на миг над клавишами тонкие пальцы.

И вот они коснулись их, несмело, извлекая немного траурные и торжественные звуки. Лёгкие руки то взмывали вверх, то неистово обрушивались, завораживая зрителя.

Рахманинов. Второй концерт для фортепиано.

Она знала это произведение. Более того — это она его сейчас играла.

Это ЕЁ выступление на Рождественском концерте несколько дней назад.

Темп увеличивался. Руки, словно плетя кружева, порхали над клавишами, невесомые, волнующие, вдруг замедляясь, любовно лаская клавиши.

Но зал неистовствовал. Чем более проникновенно она играла, тем больше взрывов гомерического хохота слышалось от внешне увлечённой публики. Кто-то громко, в полный голос, разговаривал по телефону, ругаясь с тёщей. Мужик в предпоследнем ряду, с покрытой испариной красной шеей шумно сморкался в неопрятный платок. Парочка в проходе откровенно целовалась.

— Эй, да успокойтесь вы! — не выдержала Дарья, закричала, перекрывая шум. — Вы же мешаете!

В одно мгновение музыка стихла. Почти сотня людей замерла, и, как один, повернули к ней свои лица — фарфоровые маски с чёрными провалами вместо глаз.

Парочка, целовавшаяся в проходе, привстала.

Дарья отшатнулась. В горле ежом застрял крик, словно у неё и не было того, чем кричать.

Она сделала один шаг назад, в тень спасительного коридора, всем телом чувствуя, как подалась вперёд толпа.

Дарья, выскользнув из зала, бросилась прочь.

Пыльные стены мелькали вокруг, позади слышался топот и звериный, остервенелый визг, который то приближался, то отдалялся, словно играя с ней в кошки-мышки.

Краешком сознания она понимала, что бежать не куда, нужно спрятаться. Но куда?

Огромная злая масса, казалось, уже была за спиной, Дарья слышала чье-то хриплое дыхание, чувствовала, как вязнут ноги, как кто-то пытается схватить за локоть, разрывая когтями свитер, царапая кожу.

Сделав усилие, она метнулась в сторону и нырнула в первый попавшийся проём.

Настигающая волна отхлынула, выплюнув её в темноту, словно рыбу на берег.

Дарья тяжело дышала. Биение сердца разрывало рёбра, пульсируя в барабанных перепонках. Она облизнула пересохшие губы — кожа потрескалась, и теперь солёный привкус крови, отдающей металлом, вызывал тошноту.

И еще она поняла, что выронила свечи.

Теперь её окружала сырая мгла: не чернильно-черная, а прозрачно-сизая. Тусклые тени выползали из углов, норовили дотянуться, дотронуться до неё, проверить, жива ли.

— Со-оня!!!! — заорала она, рассекая муть. Тени дрогнули и спрятались, сжавшись в бесформенные комья, из которых изредка поблёскивали угольки глаз. — Ты где?! Отзови-ись!

Противоположная стена, словно сбрасывая пелену, озарилась изнутри сумеречным сиянием.

Большое окно, проявившееся на ней, манило — там выход, конец этому безумию.

Дарья шумно выдохнула, сделала осторожный шаг навстречу, и тут же замерла: в прозрачном проёме проявились два тёмных силуэта. Лёгкое движение, и уже можно разобрать широкую мужскую спину, сильные плечи. Сердце забилось сильнее и тревожнее, томно пульсируя под накрывающей его раскалённой карамелью — она узнала его. Он снится ей ночами с двенадцати лет. Она грезит им наяву. Паша. Истомин.