Евгения Кретова - Альтераты: миссия для усопших

Набрав больше воздуха, она открыла было рот, чтобы окликнуть его, но имя застыло на губах.

Он не один. В неярком прямоугольнике окна, не замечая ничего вокруг, отвечая на его ласки, вздыхая, темнела ещё одна фигура.

Даша пригляделась.

Неистово трепещущее сердце шептало: там, в объятиях парня, о котором она столько лет мечтала — должна быть она сама. Афанасьева легко «съела» историю про уроки. Она её за человека не считает — ещё бы очкастая дура-зубрила с вечным комплексом отличницы и стопкой нот в портфеле. Кому она может понравиться?! Что она может сделать, кроме идиотской выходки с отказом от свидания?!

До дрожи в ногах она вспоминала Пашины руки, как они дотрагивались до неё, обжигая, его дыхание, требовательные, не позволяющие сделать шаг назад, прикосновения.

Он позвонил ей три недели назад. Вот так просто. Она взглянула на экран сотового — и села. «Паша Истомин звонит».

— Да, я слушаю, — голос срывался, язык пересох и здоровой неповоротливой тряпкой ворочался во рту.

— ЗдорОво, Синицына! Чё делаешь?

— В музыкалку собираюсь, — честно призналась она, так как, кажется, мозг тоже высох и тоже ворочался в черепной коробке здоровой неповоротливой тряпкой.

— Прикольно, — хохотнул Истомин. — Чё завтра после уроков делаешь?

Она запнулась. Завтра они во вторую смену учатся, и, по-хорошему, ей ещё на репетицию успеть. Но язык с мозгом уже реабилитировались:

— Ничего.

— Круть, — опять хохотнул Истомин. — И не планируй. В кино пойдём.

Сердце сделало тройное сальто назад, с четверным тулупом. Если вообще бывает такая комбинация в фигурном катании.

— Ты меня в кино приглашаешь?

Истомин издал звук, больше похожий на хрюканье, чем смех:

— Типа того. После химии сразу не убегай, ага? Буду ждать тебя у выхода. Ну, бывай, Синицына.

И нажал «отбой».

Внутри всё клокотало. Щёки загорелись румянцем, уши, кажется, светились от счастья. Срочно позвонить! Рассказать! Прокричать!

Но — кому? Только не Соньке. И не Лерке.

Эту тайну она будет лелеять как младенца. Она не позволит в ней копаться, оценивать, сомневаться.

Это её личное пространство. В котором она — не очкастая дура, а королева. И у неё завтра свидание с парнем её мечты!

Она бросила в портфель ноты, что-то и как-то играла на репетиции. Кажется, хормейстер осталась ею недовольна — Дашка заметила укоризненный взгляд из-за круглых как у стрекозы очков, — и весь вечер и утро следующего дня провела как во сне.

— Даш, тебя ждать? — с урока химии она собиралась усиленно медленно, проверяя каждую тетрадь, и Соня нетерпеливо топталась у выхода из кабинета. — Ты копаешься, а мне на автобус надо.

Даша встрепенулась:

— Ты иди, Сонь! Я не могу тут кое-что найти, — и рассеянно повела плечами, снова увлечённо копаясь в недрах школьной сумки.

Афанасьева недовольно рыкнула и помчалась по коридору.

Дарья вышла из кабинета последней, химичке тоже пришлось её подгонять.

«А, что, если это шутка? Розыгрыш? И Паша не ждёт меня на выходе?» — кольнула отчаянная мысль.

Мимо неё бежали школьники. Но Истомина нигде не было видно.

Молниеносное движение справа заставило её пискнуть от неожиданности. Горячая ладонь на локте, мощный толчок в сторону туалета для мальчиков, и она оказалась лицом к лицу с Пашей.

— Тиш-тиш-тише, — шептал он ей на ухо, прижимая жёсткой ладонью рот. — Это же я… Ты так долго собиралась, что мне пришлось тебя идти искать.

Он потянул её за рукав, затащив в кабинку, тесную и вонючую.

В такой преступной близости Истомин оказался гораздо выше, чем она представляла, на голову выше её. Сильные, накаченные руки поставили её к стене, прижав горячим телом так, что ей стало неловко дышать. Она дёрнулась, попробовав высвободить руки.

— Тиш-тише, — повторил Истомин, с силой надавив ей на плечи. Руки скользнули под её волосы, оголив тонкую шею, притянули к себе, накрыв пересохшие губы мягким и требовательным поцелуем.

Руки скользили по телу, замедляясь на бёдрах, привлекая их плотнее к сильному мужскому телу, ловкое движение пальцев, и синяя шерсть школьной юбки смялась, оголив испуганное колено.

Даша ахнула, дёрнулась, но Истомин ещё плотнее прижал её к стене.

Стыд, тогда и сейчас, при взгляде на жарко обнимающуюся парочку, покрывал леопардовыми пятнами шею и щёки, прикосновения его рук саднили, словно прижжённые калёным железом.

Даше не помнила его лицо. Кажется, она всё время сидела, зажмурившись, и сейчас ей нестерпимо захотелось увидеть его глаза — что в них тогда было. Она приблизилась, стараясь не шуметь и не привлекать внимание, боясь, что и эта парочка повернёт к ней свои неживые фарфоровые лица без глаз.

Тонкий бело-лунный луч скользнул по плечам Истомина, осветив на миг пушистые волосы его спутницы, собранные в высокий хвост.

Стоп.

У неё не такая причёска была. И волосы у неё не вьются.

Дыхание замерло.

Округлив глаза, не веря им, не веря самой себе, она приблизилась ещё на шаг.

Из-за Истоминского плеча выглянуло бледное лицо. Взгляд в упор сухой и колкий.

— Соня! — в ужасе отшатнулась она, узнав подругу. — Как ты могла! Соня! Ты же знала, что я его люблю!!! Ты же всё знала.

Афанасьева отпрянула от кавалера, легко отодвинув его в сторону. Облизнув припухшие от поцелуев губы, она оправила блузку, разгладив белоснежные рюши, отдёрнула юбку. Повела бровью, и Истомин послушно подставил широкую ладонь, чтобы помочь ей спуститься с подоконника.

— Ненавижу, — коротко прошептала Дарья, делая шаг назад.

Соня и Истомин одинаково зло ухмыльнулись:

— Да кому это интересно?

— Ненавижу, — повторила как приговор Дарья, выбегая из комнаты в затхлые трущобы коридора.

Не оглядываясь, она мчалась вперёд, размазывая окровавленными руками сухие слёзы, и задыхаясь.

Злоба горячей испепеляющей волной накрывала её, всё глубже унося сознание.

Впереди мелькнула тень — неясное сочетание света и тьмы проскользнуло через проход из одного тёмного провала в другой.

Она скорее почувствовала, чем увидела в чернильной темноте ближайшего дверного проёма быстрое движение. Зрение выхватило из мрака светлые глаза, лицо Афанасьевой, неестественно белое, всё в мелкой паутине синих, как на старой эмалированной керамике, трещин.

— Ненавижу! — надрывно заорала она ей.

Почерневшие губы сложились в кривой и равнодушной усмешке. Холодная рука схватила за шиворот и, резко потянув на себя, с силой ударила об острый угол косяка.

Перед глазами вспыхнул, многократно отражаясь, сине-зеленый, ослепительно яркий круг, и тут же погас.

Последнее, что почувствовала Дарья, падая, это острые когти, немилосердно вцепившиеся в её плечи и потянувшие по пыльному, покрытому стеклянным песком полу.