Евгения Кретова - Альтераты: миссия для усопших

Дарья приходила в себя медленно и мучительно.

Сквозь тугую пелену обморока, звон в ушах, она слышала завывание метели, ощущала сырость и грязь помещения, в котором находилась. Руки, насквозь исколотые и изрезанные, кровоточили и саднили.

А рядом, в метре от неё: чьё-то присутствие, короткий смешок, бормотание, хруст.

— Что, не сдохла ещё? — сильный пинок под рёбра мгновенно привёл в чувство.

Соня, неестественно бледная, с посиневшими губами, низко склонилась над подругой.

— Что, счастлива? — злобно прошипела она, отворачиваясь. — Победу свою празднуешь?!

Дарья огляделась. От удара о косяк очки треснули, но в целом толстая оправа оказалась неожиданно крепкой. Даже сквозь треснувшее стекло, девушка поняла, что снова оказалась в спальне, между трюмо и завалившейся на бок и разбитой рамой от напольного зеркала. Только вместо аккуратного уюта — обшарпанные стены в лохмотьях истерзанных временем обоев.

Афанасьева отошла от неё к пустой раме, из которой, словно хищные зубы, торчали осколки. Она их внимательно, по-хозяйски, оглядывала, некоторые, чем-то привлекавшие её внимание, осторожно вытаскивала и складывала аккуратной стопкой.

Дарья подскочила. Голова кружилась. От нестерпимой вони тошнило.

— Афанасьева, как ты могла? Нафига ты к Истомину полезла? — решила прояснить, наконец, Дарья. Та только хихикнула. — Чего ты ржёшь?!

Подруга коротко на неё глянула сквозь зияющую пустотой деревянную раму, наклонила голову, неестественно, по-кукольному, положив её на плечо:

— Ты лучше не обо мне думай, а о себе. Ведь ты сейчас умрёшь. Должна была другая, не ты. Но ты тоже сойдешь.

Дарья поправила очки. Трещина на стекле мешала ориентироваться, разделяя пространство тёмной полосой.

— С чего бы это? — Дарья расправила плечи.

И одним молниеносным выпадом она схватила Софью за рукав, резко потянула на себя.

Тщедушная, никогда не отличавшаяся спортивными достижениями Афанасьева, легко подалась вперёд, но, вывернув локоть, обрушилась на Дарью мощным и точным ударом, попав по запястью. Та вскрикнула и разжала пальцы.

От неожиданности она качнулась и с визгом повалилась на усыпанный зеркальной крошкой пол. Но Софья не дала ей упасть. С ловкостью кошки она подхватила её за плечи, одним мощным движением приблизив к себе испуганное лицо:

— Не смей… Не смей ко мне прикасаться, — шипела она.

Находясь так близко от неё, Дарья чувствовала её тяжёлое дыхание, непривычно едкий запах пота, видела расширенные зрачки, тёмные и ничего не выражающие.

Неведомая прежде решимость накрыла её волной. Руки перестали дрожать, сердце — судорожно, из последних сил биться. Она прошептала:

— А кто мне запретит это делать? — Дарья оттолкнула от себя хищно улыбавшуюся Софью, не спуская с неё настороженных глаз, сделала шаг назад.

Она медленно, выверяя каждое движение, наклонилась, подняла с ковра длинный, словно нож, осколок зеркала. Удобнее зажав его, она направила остриё на подругу. Страх прошёл. Осталась неистовая, шальная ярость.

— Я для вас всегда была никем. Ещё бы! Рядом с такими умницами и красавицами, как вы с Леркой, должна быть страшненькая и недалёкая подруга, чтобы оттенять прелести, — шипела она, подходя ближе к Соне. — Я не имела право иметь своё мнение. Я всегда должна была подстраиваться, делать только так, как хочется ВАМ! Тебя никогда не было рядом, когда ты мне была нужна! Ни разу… НИ РАЗУ за все семь лет в музыкальной школе, ни ты, ни Лерка не были на моём экзамене, концерте, конкурсе, как бы важен он не был для меня. Всё время идиотские отговорки — мама заболела, брат в больнице, уехала в отпуск… Никогда вам было не интересно, что со мной! О чём Я думаю! О чём мечтаю! Один — единственный раз я рассказала тебе о том, что мне нравится Павел, ты и здесь поспешила напакостить! — она исступлённо шептала, захлёбываясь собственной ненавистью и обидой, а Софья холодно, не мигая, смотрела на неё.

Дарья наслаждалась внезапно возникшей силой в руках, уверенностью в себе и непогрешимости. Она права во всём! Афанасьева даже не спорит. Даже не защищается.

— И сейчас это я тебя убью…

Софья медленно покачала головой, презрительно и самоуверенно ухмыляясь. Тонкая сетка сизых трещин сильнее очертила тонкий подбородок.

— Попробуй.

Рядом с Афанасьевой, нагло скалясь, встал Истомин, а из-за его спины проявилось ещё несколько силуэтов: безразличные фарфоровые лица с пустыми глазницами — её школьные учителя, педагоги по музыке, сольфеджио, одноклассники, соседи, знакомые.

— Ты — ничтожество, — шептали они неживыми губами.

— Тебя никто не любит…

— Ты не кому не нужна…

— Никому не интересно то, что с тобой происходит…

— Ты — бездарность. Тебе только в переходе милостыню собирать.

— Ты страшная очкастая дура, — процедил Истомин, вбивая каждое слово, словно гвоздь в крышку гроба, и сплюнул ей под ноги.

Дарья дрогнула.

Отступая шаг за шагом, съёживаясь под их презрительными взглядами, эхом повторявшими её страхи, прижимая к себе длинный острый осколок, она оказалась, наконец, перед громоздким трюмо, с которого и началась эта история.

— Прекратите, прекратите, — скулила она, отворачиваясь, пока поток ругательств не превратился в бесконечный гул. Дарья истошно заорала: — СОНЯ, ЗАМОЛЧИ-И!!!

Короткий взмах, и остриё осколка с хрустом врезалось тонкую кожу около уха.

Жалкая связка свечей моргнула в серебре зеркал.

Дверь в спальню открылась с тихим протяжным скрипом. Щёлкнул выключатель, заливая искорёженное пространство электрическим светом.

— Соня, что здесь..?

Начинающая полнеть немолодая женщина в светлом, припорошенном снегом полушубке, растерянно осеклась.

Посреди её спальни, под грудой разномастных осколков, придавленная покорёженной рамой старого напольного зеркала, широко раскинув руки и неловко подвернув под себя ноги, растянулось неживое тело, одетое в домашнюю рубашку дочери, коричневую, в знакомую крупную клетку. Немигающие светлые глаза уставились в потолок, навстречу яркому электрическому свету. От виска, из зияющей пустотой раны, пропитывая пушистые пряди тёмным и липким, тянулась струйка неестественно алого, пугающего.

Справа от входа, перед трюмо, дико озираясь и оскаливаясь, подрагивала Сонина школьная подруга, Даша, бледная, с бурыми пятнами на руках и лице.

Взглянув куда-то мимо вошедшей женщины, срывая связки, она заорала:

— СОНЯ, ЗАМОЛЧИ-И!!!

Всхлипнув, девочка резко выбросила руку с зажатым в ней длинным осколком зеркала, и ударила им себя.

Алая кровь, пульсируя пеной, потекла по груди, тяжёлыми каплями заливая светлый, сплошь усыпанный осколками, ковёр. В глазах девушки, продираясь сквозь безумное торжество и ярость, на миг мелькнуло простое человеческое отчаяние, страх, но уже в следующее мгновение тоненькая фигурка качнулась, и Даша рухнула женщине под ноги, поверх битой зеркальной крошки.