Евгения Кретова - Альтераты: миссия для усопших

Та не успела закричать, позвать на помощь, как завороженная наблюдая за мертвеющей улыбкой. Но если бы она хоть на миг посмотрела в отражение, то, конечно, увидела бы сине-серое существо, тощее, с непропорционально длинными костлявыми конечностями, по-волчьи вытянутой клыкастой мордой и злорадной ухмылкой, которое уволакивало за собой ещё тёплые, сопротивляющиеся души в сумрачную глубину зеркала.

Тогда она бы, конечно, увидела, как девочка в знакомой ей клетчатой рубашке, из последних сил вырываясь из цепких звериных лап, беззвучно кричит ей «Мама!»

Но женщина с холодеющим сердцем смотрела только на два распростёртых, пустых и безжизненных тела, позволив двум душам бесследно растаять в серебристой череде январских морозов.

15 января 2018 года

"Дурацкая, конечно, была идея. Но остановить Саньку Тихомирова в период обострения веселья — дело нешуточное, нереальное" — Ромка колдовал над чайником. После случившейся вчера странной встречи со странной девушкой Лерой, он до трех ночи мастерил самолетик, потом еще долго искал старые дедовы фотографии. Все-все, до единой. Собрал, разложил на столе веером — от самых старых к последним, сделанным за несколько недель до смерти. Везде — острый, молодой взгляд.

Утром мать пыталась его добудиться — он не встал. Прикинулся больным.

— Ром, у тебя же сегодня тестирование вроде, — с осуждением в голосе проговорила она.

Он только отмахнулся: фиг с ним. Его математичка придумала, чтобы они потренировались. А оно ему надо? После вчерашнего еще желудок сводит.

Он накрылся с головой одеялом. И выбрался в ванную, когда дверь хлопнула дважды — значит и отчим, и мать, ушли.

На столе его ждала записка и пакет с лекарствами — мать не любила, когда нарушался привычный порядок вещей. А в соответствии с привычным порядком, сын должен исправно посещать школу. Или хотя бы делать вид, что делает это.

На душе скребли кошки. Было гадко и пусто.

А в три часа дня, намыкавшись без него "совсем пробном" тестировании, Санёк, Пашка и Горыныч ввалились в гости: поддержать друга в его непосильной борьбе с гриппом.

— Ром, подыши на меня хорошенько! — вертелся около него рыжий Горыныч — Сенька Стефанович, приличный в общем чел, получивший свое прозвище еще в пятом классе из-за огромного роста: тогда он на две головы был выше любого из нас, а сейчас из него вырос гориллоподобный волейболист. — Контрольку по алгебре я не напишу, и моя «пара» ляжет несмываемым пятном позора на твою почти безупречную репутацию!

— Не лезь ты к человеку со своей алгеброй, выучишь как-нибудь! — сосредоточенно отмахнулся от него Пашка, человек серьезный, очки носит.

— «Выучишь» можно было надеяться в классе шестом или восьмом! — печально вытаращил глаза Сенька. — А сейчас нужна фортуна! А фортуна вон, лежит и безнравственно температурит.

— Я не лежу, — просопел Ромка. — Чаю хотите?!

— Он еще спрашивает! — подскочил Сенька. — И чаю, и булочек, и малинового варенья! Или чем тут тебя лечат…

— Малинового варенья нет… Я ж не Карлсон, который живет на крыше….

— Сожрал уже, что ли?

— … и не было, а остальное принесу.

Он потопал включать чайник.

— Горыныч, угомонись уже, — донесся из комнаты раздраженный голос Пашки, — ты со своей контрольной реально всех задолбал… Тему смени, а?

Диван жалобно заскрипел под устраивавшемся на нем Горыныче.

— Ага, а ты предлагаешь вот прям с порога сказать ему, что его Алинка загуляла с Димкой Борзовым из одиннадцатого «Б»?

Ромка замер посреди коридора. Вот, значит, почему не звонит — не пишет — не заходит подруга дней его суровых.

Хотя, нечто подобное следовало ожидать. Алинка — девушка красивая, длинноногая блондинка, любительница накладных ресниц и суши. Ромка мог ее мог повпечатлять только астрономическими докладами о поисках экзопланет или последними достижениями в изучении кишечных паразитов. Но Алинку интересовало другое. Она всегда смотрела на него удивленно и немного испуганно.

А Борзов Димка — пацан реальный, конкретный или как там еще говорят. Он тусуется с Тимати (или говорит, что тусуется). У него крутая тачка и «зеленый» свет в МГУ.

Ромка пошуршал в холодильнике, снял с полупрозрачных полок большое блюдо со вчерашней пиццей и пакет с пирожками, и, нацепив на мизинец за ручки несколько кружек, отправился в свою комнату. Хорошо, что отчима с утра нет, а то бы и этого не было.

Пацаны уже по-хозяйски расположились. Санек Тихонов, взъерошив фиолетовые патлы, загружал комп, Пашка кружился в кресле, Горыныч разлегся на диване.

— Так что там, говорите, с Алиной? — Роман решил сразу все выяснить, к чему тянуть, парней мучить тяжелыми вступлениями и подкатами.

— Откуда?.. — вылупился было Сенька, но заткнулся и жалобно посмотрел на Пашку. Он — парень серьезный, собирается на журфак, поэтому мысли излагает кратко, емко и точно. Ромке как раз этой краткости и емкости сейчас не хватало. И мало-мальской ясности бы еще.

Тот поправил очки, посмотрел прямо:

— Макс, Алина теперь с Борзовым встречается, это совершенно точно. С ним приезжает в школу, с ним и уезжает после уроков. Ну, это если кратко и без подробностей.

— А что, и подробности есть?

— Есть, — Пашка еще раз поправил очки, — только избавь нас от их перечисления. Хочешь, завтра после школы подруливай, сам все увидишь.

Ромка скинул ноги Горыныча с дивана, сел рядом, парни исподлобья за ним наблюдали:

— А и черт с ней! Далась мне эта Алинка? На уме одни шмотки и распродажи. Ни поговорить не о чем, ни поспорить… Даже хорошо, что так получилось.

— Это ты правильно толкуешь, Макс, — отозвался молчун Сашка. — Хотя Димке табло я бы предложил отрехтовать слегонца. Ибо Димон гамит не по-пацански.

Ромка ухмыльнулся: Санек ведь далеко не глупых парень, но своей сомнитеной лексикой ввергает в шок не только их русичку, но даже физкультурника.

— Слышь, мужики, я на днях с такой прынцессой познакомился, — продолжал Сашка, — не поверите…

— Ясен пень, не поверим, — хохотнул Сенька, дотягиваясь до куска пиццы, — ты ж кроме своих компов ничего не видишь! Ты, небось, даже не знаешь, как девушки выглядят.

— А вот и зря ты так фэйкуешь, — Сашка эффектно крутанулсяв кресле, щелкнул по клавишам, и на экране проявилась фотография жгучей брюнетки с пирсингом над правой бровью, лиловой челкой и улыбкой Моны Лизы, объевшейся грибов-галлюценогенов. Санек продекламировал: — Проснись, любовь! Твое ли острие тупей, чем жало голода и жажды?

Пашка усмехнулся:

— Эк тебя распалило. Вильямом Шекспиром изрекаешься…

— Да уж, нимфа… — Горыныч даже привстал:

Пашка деликатно откашлялся: