Евгения Кретова - Альтераты: миссия для усопших

— Прости, оно когда быстрее — легче.

— Эй, Ушакова, ты чего здесь?

Голос знакомый, обеспокоенный.

Лерка, забыв о Гришке и его сомнительной помощи, резко обернулась: перед ней, посреди окутанного спокойной синевой пустого зала, неуверенно пожимая острыми плечами, стояла Софья Синицына. Бледная, в знакомой до боли любимой клетчатой рубашке.

— Сонька, — выдохнула Лера имя подруги, не зная, радоваться или нет неожиданной встрече.

Синицына выглядела встревожено и болезненно. Вцепившись в запястье, она нервно растирала руку.

— Ушакова, я тебя спрашиваю, ты чего здесь делаешь?! — в голосе подруги послышалось раздражение.

— Сонь, не ожидала тебя здесь увидеть, на границе. Ты зачем здесь? — Лерка торопливо соображала, что сказать подруге. Помня об агрессивном поведении Даши, она опасалась, что и Соня здесь поменялась.

Синицына поморщилась, отвернулась порывисто. На глазах выступили слёзы.

— Послушай… Ты слышишь? — она порывисто вытерла лицо тыльной стороной ладони.

Лерка ничего не слышала. Звуки, доносившиеся до неё, монотонно-печальные всхлипывания, соединялись в одну неразборчивую песню.

Спустя мгновение она стала разбирать слова, тихие, едва различимые в общем рое:

— За что, Господи… Я не могу больше… Как я без тебя буду… Мне же ничего больше не надо… Прости меня, Сонечка… Что не уберегла, не сохранила тебя, моя кровиночка, родненькая моя…

Лерка раскрыла рот: как такое возможно? Здесь, рядом с погибшей подругой, она отчётливо слышала плачь тёти Полины.

Сонька всхлипнула:

— Это она на кладбище, Лер. На могиле моей, — она вытерла ручейки слёз. — Каждый день приходит. Отца на работу провожает и приходит. И плачет всё время. Я же сделать ничего не могу. Ничем помочь не могу. Она меня не слышат. Зовёт всё время.

Лерка протянула руки, привлекла к себе подругу:

— Сонька, кто же там знает, что здесь всё так… Что больно так.

Лера чувствовала тепло, исходившее от подруги, ощущала пусть и призрачную, но плоть. Сонька, знакомым движением подтерев сырость под носом, хрипло шептала:

— Я же понимаю, что она мама, что ей больно, что она помочь просит, а я… а я же ничего отсюда сделать не могу. Прихожу сюда и кричу… И каждый день словно заново умираю.

— Бедная ты моя, — Лерка почувствовала, как по её собственным щекам текут слёзы, голос осип от удушья и сочувствия. — Так на границе только слышно?

Сонька мотнула головой:

— Везде слышно. Сюда пришла, думаю, вдруг, она меня почувствует, поймёт, что не надо больше. Что я здесь иначе с ума сойду…

Она отстранилась, заглянула в Леркины глаза:

— Баба Стёпа велела терпеть, сказала, потом легче будет… Потом радоваться, сказала, буду, когда поминать станут. Я головой-то понимаю, но сюда прихожу, ноги сами несут.

— А Дашка где?

Соня тяжело выдохнула, безутешно махнула рукой:

— Я ее не видела с того дня, как нас сюда утащила мара. Но слухи ходят нехорогие: там вообще все плохо. Мать в больнице. Себя винит, руки наложить на себя пыталась, едва откачали. Отец болеет. Дашка мечется между мирами, покой её никак не возьмёт… Волот узнает, за Ахерон сошлет, или сразу, к Нерождённым, — она передёрнула плечом, нахмурилась, посмотрела на Лерку пристально. — Так ты сюда зачем пожаловала? Слышу, сердце твоё бьётся. Значит, живая, не пришёл твой час. Проводник, вон, — она кивнула на прильнувшего к прозрачной пелене Гришке, — мнётся.

Лерка закусила губу:

— Я вляпалась в историю.

— Это ясно… Это я не удивлена. Что стряслось?

Лера оглянулась по сторонам, проверяя, не слишит ли кто посторонний:

— Я альтерат, и Волот хочет забрать мой дар, — выпалила Лерка.

Софья удивленно изогнула брови:

— Альтерат? Это что значит?

Лерка удивилась, что уже дважды за этот вечер слышит один и тот же вопрос.

— Альтераты — иные, значит. Мы видим усопших, в том, — она показала за мерцающую синевой пелену, — в мире живых.

Сонька задумалась:

— Типа медиума? Странно… Я слышала уже это слово, но мне показалось, что оно означает нечто иное, — она пожала плечами. — А чего ж ты раньше не сказала, что ты — медиум?

Лера вздохнула, пожала плечами:

— Стеснялась, наверно. Боялась странной показаться…

Сонька хмыкнула.

— Сонь, мне Даша сказала, что Волот, вас утащивший, за мной приходил…

Синицына напряглась, округлила глаза:

— Это не…

Лерка продолжала скороговоркой, не обращая внимания на изменившуюся в лице подругу:

— И сейчас моя сестра двоюродная и ребята знакомые оказались здесь. Не знаю, как они сюда пробрались, не понимаю, зачем… Но мне их найти надо.

— Им уже вряд ли можно помочь…

Подруги от неожиданности ахнули и резко обернулась на голос: перед ними стояла Дашка Синицына.

Они цеплялись за скользкие стены, ощущая неистово, что спасения нет.

Плотная, похожая на нефть, такая же живая масса, голодными лапами тянулась к ним, плотнее сжимая кольцо вокруг. И без того небольшой пятачок суши у подножия отвесных скал медленно, но неизбежно покрывался тягучими каплями, в которых не прекращалось тошнотворное копошение.

Ромка орал до хрипоты:

— Быстрее, держись за уступ, — Санек, как самый спортивный из их компании, смог дотянуться до небольшого уступа, вскарабкаться на него и упереться коленом так, чтобы поднять к себе хотя бы одного человека.

Не сговариваясь, парни подхватили визжащую Агафью, и, подбросив ее, практически впечатали на возвышение.

Только тогда переглянулись.

И у Ромки, и Павла был одинаковый взгляд — дальше бежать некуда. Финал — вопрос времени и упорства.

И, также не сговариваясь, они подняли с земли почерневшие камни и запустили их в возвышавшиеся протуберанцы. Маслянистая жижа качнулась и осела с недобрым шелестом.

Санёк орал сверху, перекрикивая истошные вопли Гаши:

— Парни, я попробую забраться выше, а вы — сюда!

Ромка кивнул и поднял с земли очередной булыжник, одновременно примеряясь — сколько их там осталось. Не много. Пашка, видимо, подумал о том же — деловито поправил очки.

— Прыгайте, — тихо раздалось над головой.

Ему показалось или на вершине отвесной скалы мелькнула знакомая дедова рубашка?

Ромка замер и резко поднял голову: над ним порхали полупрозрачные голубоватые бабочки, медленно увлекая наверх.

Не долго думая, он схватил Пашку за рукав и притянул к себе:

— На счет три отталкивайся.

Варево вокруг них оживилось, то ли озверев от брошенных в него камней, то ли учуяв план к спасению. Чижов предпочел бы второе. Ожидание успеха слаще самого успеха. Особенно когда на кону собственная жизнь.

— Раз, два, ТРИ-И, — выдохнул он и оттолкнулся он островка под печальный плач мгновенно обмякшей жижи..