Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

— Спасибо, что приехали, — начал я.

— Пустяки, но я очень тороплюсь, — сказала Адель Матесон.

— Почему именно здесь? — спросила Гарделл, не снимая солнцезащитных очков.

— Обзор хороший, — объяснил я. Я знал, что от их внимания не укрылся лежащий на пассажирском сиденье «калашников». — Просто хотел сообщить вам, что с сегодняшнего вечера Брэд Лоув свободен. Я позаботился о том, чтобы его забрал кое-кто ему близко знакомый.

Матесон кивнула.

— Старший инспектор Гарделл и я считаем, что вы просто владеете этой информацией, но не имеете отношения к тому, что Брэд Лоув был, возможно, лишен свободы.

— Моя формулировка допускает такое толкование.

— Тогда с нашей стороны никаких препятствий не возникнет, — пообещала Адель Матесон.

— Разумеется, нам предстоит увидеть, каким образом это толкует сам Брэд Лоув. Если он заявит на меня в полицию, вы знаете, где меня искать.

— Если на этом все, то мне пора — через час у меня слушания в суде, — сказала Матесон.

Я протянул ей руку. Сперва Матесон посмотрела на нее так, словно жест этот был непристойным или в лучшем случае старомодным. Но потом она непринужденно пожала ее. Матесон вернулась к своему «феррари», а Гарделл по-прежнему стояла рядом.

— Почему? — спросила она.

— Разве я уже однажды не ответил?

— Вы про уважение к закону и правовое государство? Я в это не верю. Точнее говоря, я не верю, что вас, как и всех нас, не мучит жажда отомстить.

— Око за око, зуб за зуб, — проговорил я, глядя, как красная машина Матесон растворяется в дымке, — это из Книги Моисея, одного из первых известных нам сводов законов. Там говорится, что преступник должен понести ущерб, равный тому, что он причинил. Но каким образом преступник может возместить потерю родственника? Самый страшный ущерб в этом случае несет порой не тот, кто расстался с жизнью, а те, кто потерял близкого. Оставшиеся вынуждены жить с чувством утраты и вины и мучиться от боли. Значит, преступник тоже должен испытать такую же боль.

— Око за око, — повторила Гарделл.

— Хороший закон, — сказал я.

Когда Гарделл тоже уехала, я уселся в машину и посмотрел на оружие.

Я ждал. Вглядывался в дымку. И ждал.

И наконец дождался. Ко мне приближался большой черный внедорожник, тот же самый, который я видел возле виллы в ночь нападения. Машина Колина Лоува.

Когда я объявил Брэду, что отпускаю его и что человек, которого, я надеюсь, он любит, скоро заберет его, Брэд заплакал.

— Я этого не заслужил, — шмыгнул он носом, а на матрас закапали слезы.

— Ты тут уже порядком просидел. — Я собрался с силами и добавил: — И все заслуживают второй шанс.

— Знаете, мистер Адамс, за то время, что я провел тут, вы научили меня большему, чем отец — за все мое детство. — Он открыл рот, закрыл его, а затем всхлипнул. — Эми мертва, но как же я раскаиваюсь в этом! Не знаю, смогу ли я для вас что-нибудь сделать, но…

Я положил руку ему на плечо:

— Сможешь. Чанг и Ларсен вчера съехали отсюда, и мне нужен кто-нибудь посильнее, чтобы перенести сюда оружие из прачечной.

Он с недоумением посмотрел на меня.

— Нам с Хейди прачечная нужна больше, чем винный погреб, — соврал я.

— Конечно помогу.

Брэд не спрашивал, не боюсь ли я складывать оружие так близко от недействующей сливной трубы, — он, как настоящий герой, таскал ящик за ящиком: патроны, гранаты, динамит и бензин.

К концу работы мы оба были потными и усталыми. Возможно, физический труд и впрямь связывает людей. Я предложил ему пива, но Брэд отказался, сказал, что знает — это товар редкий, и вместо этого попросил воды. И тут я вспомнил, как судебный психиатр сказал мне однажды: многие полагают, будто ошиблись в человеке, узнав, что тот, кто жизнь положил, помогая бедным, оказался педофилом. Однако на самом деле они не ошиблись и не стали жертвой обмана, сказал психиатр. Доброе начало действительно побуждало его помогать людям, он делал это не для того, чтобы замаскировать свое дурное начало. Просто нет людей полностью добрых и полностью злых. И Брэд не исключение. И его отец. И сам я.

Ночь медленно опускалась на крышу здания, принадлежащего корпорации Лоува, и огромный насекомоподобный вертолет с оглушительным ревом приготовился к посадке. Мы молча смотрели на него, а воздух вокруг наполнился ветром, взметнувшим волосы, галстуки и платья. Несколько капель шампанского сорвались с бокала Колина и, будто капли дождя, упали мне на лицо. Я открыл рот и ощутил их горьковато-сладкий вкус.

Наконец вертолет опустился на площадку, двигатель выключился, пропеллер продолжал крутиться лишь по инерции, а рев превратился в свист, который постепенно стихал и понижал тон.

Колин посмотрел на меня. По обе стороны от него стояли Лайза и Бет.

— Последняя группа, на посадку! — послышалось от дверцы вертолета.

С десяток пассажиров направились туда.

Колин расправил плечи, и я почувствовал, как глаза у меня наполняются слезами.

Совсем так же, как пять дней назад, когда Ларсен и Чанг с семьями собрали свои немудреные пожитки и уехали. Ларсен потратил сбережения на небольшую ферму на юге. Там они смогут сами обеспечивать себя продуктами и меньше пострадают от кризиса, чем жители города. Чанг купил рыбацкую лодку и маяк, где хватит места для всей семьи.

Совсем так же глаза мои наполнились слезами и четыре дня назад, когда Брэд покинул виллу.

Почему же я плачу? Потому что знаю, что пути назад не будет и осознание этого непременно затрагивает некие запрятанные глубоко в нас струны? Или же это из-за прощания, или смерти, или просто оттого, что поток времени, событий и жизни уносит нас все дальше друг от друга?

— Прощай. — Я протянул Колину руку.

— Спасибо. — Колин пожал мне руку и обнял меня. — Спасибо, что отпустил моего сына.

— Уилл! — крикнула Хейди. Держа за руку Сэма, она стояла возле вертолета. — Дорогой, пойдем!

— И спасибо, что отдал мне виллу, — сказал Колин.

— Это тебе спасибо — за билеты. Жаль только, что на нас всех мест не хватит.

— Для нас правильнее будет остаться, — сказал Колин, — я уверен, что Брэд возьмется за ум и найдет нас. По-моему, твой поступок, Уилл, заставит его задуматься. Да и всех нас тоже.

— Уилл, любимый, они говорят, что больше ждать нельзя!

— Иду! — крикнул я и посмотрел моему другу детства в глаза.

Свобода выбора и тем не менее неизбежность. Наше обманчивое чувство свободы и то, что предрешено выбором, который наш мозг сделает, проанализировав все данные и предпочтения на момент действия. Неизбежность: я никогда больше не увижу Колина, не услышу его смеха, не почувствую его запаха, тепла его рукопожатия или объятий. Разумеется, я могу ошибаться — могу надеяться, что ошибаюсь. Однако если по-настоящему покопаться в собственной душе, то, боюсь, я не надеюсь и не думаю, что снова его увижу. И тем не менее на глазах у меня слезы, да и у него тоже.